В начале мая я был в Никольске, потом в восточной Маньчжурии, ездил в Куань-Чень-Цзы. Теперь предстоит поездка в Нингуту. Мои мытарства кончатся в июле или в начале августа. О времени прибытия в Хабаровск буду Вам телеграфировать. Ваша телеграмма долго находилась в Музее, потом побывала во Владивостоке у брата, а затем в Никольске Уссурийском, откуда по получении моего адреса мне ее прислали в заказном письме. Теперь я решил поступить так: ввиду того что моя экспедиция откладывается, я возвращу Вам деньги с теми процентами, которые накопились за это время. По возвращении из Хабаровска я сделаю последнюю попытку у Гондатти, и если он откажет опять, я отправлюсь на почту и сделаю денежный перевод.
Если он согласится меня отпустить хоть теперь, буду Вам телеграфировать и запрошу Вашего мнения. Мне кажется, у Гондатти есть задняя мысль. Пресловутая его Амурская экспедиция, в которой, кстати сказать, не было ни одного настоящего ученого, не было ни одного этнографа, совершенно не осветила земель, лежащих на север от нижнего Амура. Никто из прихлебателей экспедиции Амурской не пожелал итти в места, где неизвестно, на что можно нарваться. И вот теперь он никак не может примириться с мыслью, что после «его» Амурской экспедиции будет еще какая-то экспедиция, которая может привезти много новых материалов — и на его Амурскую экспедицию это бросит некоторую тень. Это нехорошая задняя мысль, я думаю, и заставляет всячески меня придерживать[256]. Если это так, то после войны сейчас же выйду в отставку и все-таки пойду по намеченным маршрутам. Списки купленному имуществу и счета я выслал тому Обществу, которое дало мне 6000 руб. Общество это вполне согласилось со мной, признало мои расходы правильными, вернуло счета и ответило, что считает экспедицию в будущем за мною. Это меня чрезвычайно устраивает. Вот я извещаю Вас о таковом положении дела. Черкните мне Ваше мнение по адресу: Харбин, Коммерческое училище, Шкуркину (Павлу Васильевичу) для меня. Шкуркин всегда будет знать, где меня следует искать и куда следует пересылать письма. Писал я Ив. Ив. Зарубину, но ответа от него не получил. Вероятно, он опять куда-нибудь уехал. Не думаете ли Вы приехать в Приамурский край? Гондатти, будучи присяжным этнографом, совершенно не интересуется этой наукой. В Музей он никогда не заглядывает. Никогда в Приамурье так не стоял худо инородческий вопрос, как за время его правления. Когда с ним заговариваешь об инородцах, он или морщится или старается перевести разговор на другую тему. Ныне гиляки вымерли больше, чем наполовину. Инородцы гибнут с каждым годом все больше и больше. На заседания по инородческому вопросу меня, как человека беспокойного, который много шумит и ругается, не приглашают. Судьбу инородцев решают те Хлестаковы, которые говорят: «Чем скорее они вымрут, тем лучше», Жду от Вас ответа.
Искренно и глубоко Вас уважающий и преданный
В. Арсеньев.
12г. Хабаровск, Музей, 7 октября 1916 г.
Дорогой Лев Яковлевич!
Виделся с С, М. Широкогоровым [257] — многое мы с ним обсудили и выработали план совместных работ. Четыре дня подряд с утра и до ночи мы беседовали и не могли наговориться. Я очень рад, что вошел с ним в тесный контакт. Мы наметили план работ на несколько лет вперед по антропологии, этнографии, доисторической и исторической археологии. Выяснили наличие работников, кто что сделал и что думает (где именно и как) работать в будущем. Он хотел Вам обо всем этом написать. На днях я получил письмо от П. Ф. Унтербергера. Он спрашивал, где я, что делаю и продолжаю ли я работать в крае по этнографии и географии. Я ему чистосердечно написал, что нынешний генерал-губернатор ни за что не хочет меня допустить к исследованиям в Амурском районе и около южных берегов Охотского моря и объяснил почему именно, просил его помочь мне, если это возможно.
На очереди у меня теперь три работы: 1. Орочи — удэ(hе) — монография. 2. Язык удэ (he) — словарь из трех отделов: а) разговорный, в) язык поэзии и сказок (шаманский) и с) технический. 3. Археография и археология. Но для того чтобы приступить к каждой из этих работ, мне еще надо побывать у инородцев и вообще поработать на местах. И вот этого-то я никак и не могу добиться! Генерал-губернатор дает мне все время чисто административные командировки. Из Главного штаба мне сообщили, что я призван на войну не буду и могу делать свое дело. Казалось бы, я мог пойти бы в экспедицию, но это не в видах Гондатти, несмотря на то, что я даже достал деньги. От него требовался только один росчерк пера. Ну, бог с ним! Недавно я узнал, что Министерство земледелия (к которому принадлежу и я — состою у него на службе) в 1917 году хочет в наши края и именно в Амгунский район, Нижний Амур и Уссурийский край снарядить экспедицию. Во главе ее хлопочет встать некто Дмитрий Константинович Соловьев, молодой человек, естественник (и кажется, ботаник) по образованию. Он будет производить исследования по ботанике, зоологии и этнографии. Ему дается, кроме содержания его, его помощникам, проезда в оба конца-18 000 на экспедиционные расходы. Мне очень обидно, что Министерство обошло меня. Из самолюбия я не хочу подымать этого вопроса.
Быть может, у Министерства есть какие-либо данные на то, чтобы этнографическую часть не давать мне, а поручить г-ну Соловьеву. С другой стороны, мне не хочется становиться и поперек дороги своему знакомому. Бог с ними, с Министерством! Было бы справедливее зоологию и ботанику поручить Соловьеву, а этнографию мне! Я не был бы в претензии, если бы этнография была поручена кому-либо из этнографов. После войны я думаю уйти в отставку. Об этом я и раньше подумывал, а теперь после такого «номера» мне ничего другого и не остается сделать! Хочу просить Вас, дорогой Лев Яковлевич, поговорить с академиком Радловым. Быть может, он замолвит за меня словечко в Совете Русского географического общества о том, чтобы, если не теперь, то в ближайшем будущем, Географическое общество дало бы мне небольшие средства закончить свои работы.
Язык я начал забывать и чувствую, что тупею. Да! Забыл Вас поставить в известность, что этот вопрос, видимо, в Петрограде хочет поднято П. Ф. Унтербергер. Хорошо бы, если бы меня поддержали также Вы и Радлов.
За эти годы я всячески старался пополнить запас знаний по антропологии и этнографии. Чувствую в себе уверенность, энергию. Хочу работать (ведь, это цель моей жизни в Приамурском крае) — и не могу. А года уходят.
Давно не имею от Вас известий, здоровы ли Вы? Черкните ответ открыткой. Буду весьма рад ей! На днях высылаю Вам небольшую свою работу. Не могу приступить к печатанию большой своей работы 800 стр. (она совершенно готова), из-за бумажного голода придется печатать на будущий год.
