Джером Джером - Дневникъ паломника

Если бы я хотѣлъ занять у него денегъ, то не могъ бы встрѣтить его сердечнѣе.

— Какъ я радъ васъ видѣть! — закричалъ я. — Я думалъ, что потерялъ васъ.

— Какъ, вы англичанинъ! — воскликнулъ старичокъ въ бѣлой шляпѣ чистѣйшимъ англійскимъ языкомъ.

— Да, и горжусь этимъ, — отвѣчалъ я. — Развѣ вы имѣете что нибудь противъ этого?

— Ни мало, — отвѣчалъ онъ, — если только вы будете говорить по англійски, а не по норвежски. Я самъ англичанинъ, — и съ этими словами онъ ушелъ, видимо раздосадованный.

Когда мы усѣлись, Б. сказалъ мнѣ:

— Вотъ что я вамъ скажу, Д. — вы знаете слишкомъ много языковъ для этого континента. Ваши лингвистическія способности могутъ просто погубить насъ, если вы не обуздаете ихъ. Вы не говорите по санскритски или по халдейски?

— Нѣтъ, — отвѣчалъ я.

— А по еврейски или по китайски?

— Ни словечка.

— Навѣрно?

— Говорю же вамъ, — ни словечка!

— Слава Богу, — сказалъ Б. съ видимымъ облегченіемъ. — А то вы навѣрно обратились бы въ какому нибудь простодушному нѣмцу на одномъ изъ этихъ языковъ.

Какъ утомительно путешествовать въ Кёльнъ въ жаркое лѣтнее утро. Воздухъ въ вагонѣ удушливый. Я всегда замѣчалъ, что пассажиры на желѣзныхъ дорогахъ считаютъ чистый воздухъ ядомъ. Запираютъ всѣ окна и вентиляторъ; никто не хочетъ, чтобъ другому дышалось свободно. Солнце печетъ сквозь стекла. Наши головы и члены тяжелѣютъ. Пыль и сажа проникаютъ въ вагонъ, садятся на платье, пудрятъ руки и лицо, Мы дремлемъ, пробуждаемся за толчкахъ, и снова засыпаемъ. Я просыпаюсь и вижу, что голова сосѣда покоится на моемъ плечѣ. Совѣстно столкнуть ее, у него такой довѣрчивый видъ. Но онъ тяжелъ. Я толкаю его на другого пассажира. Ему и на немъ также хорошо. Мы клюемъ носами; поѣздъ встряхиваетъ — мы сталкиваемся головами. Вещи валятся на насъ съ полочекъ. Мы испуганно озираемся, и снова начинаемъ дремать. Мой чемоданъ обрушился наголову несправедливаго пришлеца въ уголку. (Не возмездіе-ли это?) Онъ вскакиваетъ, извиняется и снова засыпаетъ. Мнѣ лѣнь поднять чемоданъ. Онъ остается на полу. Несправедливый пришлецъ пользуется имъ вмѣсто табуретки.

Мы поглядываемъ, сонными глазами, на плоскую, гладкую, безлѣсную сторону; на маленькія фермы, окруженныя хлѣбными и свекловичными полями, огородами и садами; на домики изъ дикаго камня.

Вдали, на горизонтѣ, показывается колокольня. (Первое, о чемъ мы спрашиваемъ людей, — ихъ вѣра: — «чему вы вѣрите». — И первое, что они показываютъ намъ, — церковь: — «вотъ чему мы вѣримъ.» Затѣмъ появляется длинная труба (сначала вѣра, потомъ дѣла). Далѣе — куча крышъ, которыя превращаются по мѣрѣ приближенія въ отдѣльные дома, факторіи, улицы — и мы въѣзжаемъ въ сонный городъ.

Какіе-то люди заглядываютъ въ намъ въ вагонъ. Повидимому они не особенно интересуются нами, такъ какъ тотчасъ же захлопываютъ дверь и мы снова засыпаемъ.

Мало по малу страна начинаетъ оживляться. Грубыя повозки, въ видѣ буквы V, запряженныя волами или даже коровами, терпѣливо поджидаютъ, пока мы пересѣваемъ длинныя прямыя какъ стрѣла дороги, тянущіяся на много миль по равнинѣ. Крестьяне направляются въ поля, на работу. Дымокъ поднимается надъ деревнями и фермами.

Около полудня мы замѣчаемъ, выглянувъ изъ окна, какія-то двѣ иглы, торчащія рядомъ на горизонтѣ. Я сообщаю объ этомъ явленіи Б. и онъ говоритъ, что это колокольни Кельнскаго собора. Мы начинаемъ зѣвать, потягиваться и собирать наши чемоданы, пальто и зонтики.

Этотъ дневникъ становится безтолковымъ. Дѣло въ томъ, что я жилъ вовсе не такъ, какъ нужно жить человѣку, который ведетъ дневникъ. Мнѣ слѣдовало бы садиться за него въ одиннадцать часовъ ночи и записывать все, что со мной случилось въ теченіе дня. Но въ одиннадцать часовъ ночи я катилъ по желѣзной дорогѣ, или выходилъ на станціи, только что пріѣхавъ, или наконецъ укладывался въ постель, соснуть часокъ-другой. Мы ложились въ постель, когда удавалось до нея добраться, и не могли долго разсиживаться. Мы улеглись спать сегодня послѣ обѣда и съ тѣхъ поръ успѣли уже позавтракать, такъ что я не знаю толкомъ, что у насъ теперь, — вчера или завтра, или какой вообще день.

Поэтому я и не намѣренъ вести мой дневникъ рутиннымъ способомъ; а буду заноситъ въ него по нѣскольку строкъ — всякій разъ какъ выдастся свободная минутка.

Мы вымылись въ Рейнѣ (мы не мылись съ той самой минуты, какъ покинули нашъ мирный кровъ въ Лондонѣ). Мы разсчитывали помыться въ гостинницѣ; но увидѣвъ приготовленные для насъ воду, тазъ и полотенцо, я рѣшилъ, что не стоитъ и пробовать. Съ такимъ же успѣхомъ Геркулесь могъ бы попытаться очистить Авгіевы конюшни спринцовкой.

Мы позвали горничную. Мы объяснили ей, что желаемъ мыться, — очиститься отъ грязи, а не пускать мыльные пузыри. Мы спросили, не можетъ ли она доставить намъ болѣе объемистый тазъ, побольше воды, и полотенцо почище. Горничная (почтенная пожилая леди лѣтъ этакъ пятидесяти) заявила, что врядъ ли мы найдемъ что нибудь лучше въ кёльнскихъ отеляхъ, и намекнула, что рѣка больше подходитъ къ нашимъ требованіямъ.

Я думалъ, что старушенція иронизируетъ надъ нами; но Б. сказалъ «нѣтъ». Она имѣла въ виду купальни на Рейнѣ и совѣтовала намъ отправиться туда. Я согласился. Мнѣ казалось, что Рейнъ во всякомъ случаѣ годится для нашей цѣли. Теперь, послѣ весенняго половодья, въ немъ должна была скопиться масса воды.

Увидѣвъ его, я остался очень доволенъ. Я сказалъ Б.:

— Вотъ именно то, что намъ нужно, старина. Это какъ разъ такая рѣка, въ которой мы можемъ вымыться какъ слѣдуетъ. Мнѣ не разъ приходилось слышать похвалы Рейну. Радуюсь, что могу присоединиться къ нимъ. Онъ удивительно освѣжаетъ.

Впослѣдствіи однако я пожалѣлъ, что мы вздумали выкупаться въ немъ. Мои друзья, путешествовавшіе по Германіи послѣ меня, говорили, что мы испортили рѣку на весь сезонъ. Но въ отношеніи судоходства, — нѣтъ. Торговыя баржи и пароходы продолжали ходить по Рейну сравнительно безъ помѣхи. Но барыши отъ перевозки туристовъ страшно понизились. Путешественники, которые прежде отправлялись вверхъ по Рейну на пароходѣ, въ нынѣшнемъ году, взглянувъ на рѣку, предпочитали ѣхать по желѣзной дорогѣ. Агенты пароходныхъ компаній пытались убѣдить ихъ, что Рейнъ всегда такой, что этотъ грязный цвѣтъ зависитъ отъ ила и песка, наносимыхъ потоками съ горъ. Но туристы не поддавались на эти увѣщанія.