На Уэле-Макуа. Мамгбалле готовятся к нападению
Фотография
Пятнадцатого сентября явились новые послы и снова заверили нас в дружественном образе мыслей Мамбанги, одновременно, как я и ожидал, высказав его удивление, что Земио отклонился от дороги к их берегу и прошел сюда. Я уже твердо решил еще в этот день отправиться к Мамбанге, но снова прибыло посольство князя, который, полагая очевидно, что поход против абармбо совершается по моему желанию, посылал, к моему великому изумлению, в мое распоряжение своих воинов. Действительно, одновременно явились несколько сот вооруженных негров и расположились вне лагеря. Я мгновенно сообразил, что он своим предложением совместной борьбы преследовал личные выгоды. Его область граничила с районами абармбо, и если он станет открыто их врагом, мое пребывание у него не могло быть для меня уже безопасным, так что мне казалось благоразумнее переждать дальнейшее развитие событий под охраной Земио.
Чтобы изложить ему все обстоятельства дела, я послал к нему обратно Адатама; последний должен был также принести мне кое-что весьма необходимое из моих вещей. К моему огорчению, послы, которых я раньше отправил с подарками к вождю абармбо Буру, принесли мне теперь эти подарки назад, сообщив, что Буру отклонил их. Что под этим снова скрывались ложь и обман — я впоследствии удостоверился, когда вступил в близкое общение со старым вождем Буру. Что касается Земио, то лишь теперь открылись его намерения воевать с абармбо, и с этого момента его люди принимали участие в подготовке к войне. С помощью мангбалле был быстро построен укрепленный кольями и терном лагерь, в котором должен был оставаться арьергард, в то время как драгоманы и негритянские солдаты Земио с оружием должны были переправляться через реку. Вокруг меня ходили воинственные туземцы, с нетерпением ожидавшие начала военных действий, которые, однако, Земио оттягивал. Лишь некоторые негритянские солдаты на лодках приблизились к другому берегу и обменялись несколькими выстрелами с неприятелем: одна пуля пролетела над нашим лагерем, так как абармбо имели ружья. В лодки попало несколько деревянных стрел, которые я взял себе.
Вечером я неожиданно был приятно поражен, увидев в дверях моего укрытия людей Земио с чужими неграми, один из которых нес на голове большой пакет, зашитый в шкуру. В пакете оказалась долгожданная корреспонденция из Европы. Посол от Ндорумы передал мне пакет, и я с бьющимся сердцем принял то, чего так долго был лишен и чего так мучительно желал, — известий с родины. Чтобы понять наполнявшее меня чувство, нужно, подобно мне, оставить круг родных и при таких условиях, как мои тогдашние, при реве тысячи возбужденных воинов, после восьми месяцев терпеливого ожидания, получить, наконец, первое известие с родины. При вскрытии пакета меня окружило много любопытных, выражавших свое изумление массой «китаб», «варага» (книга, бумага; арабские выражения, произносимые черными с благоговейным страхом). Я получил, кроме многочисленных писем, также газеты и журналы. Поспешность, с которой я принялся бегло прочитывать их, была так велика, что я едва нашел время съесть свой скудный суп. Затем я зажег мои две последние свечи и без помехи предался наслаждению подробно и внимательно просматривать письма и газеты. Одно письмо было датировано маем, пройдя долгий путь за четыре месяца. Известия от Джесси были неблагоприятны в отношении его провинции. Джесси подвергался враждебным нападкам, исходящим из Хартума, так что его положение губернатора провинции внушало ему отвращение, и надо было ожидать его скорой отставки. После того как я прочел все новости, я не мог уснуть. Ночь прошла, и утренняя заря возвестила рождение нового дня, а я все еще сидел у огня. С другого берега до меня доносились шум военной тревоги и глухие звуки большого барабана; на нашей стороне в лагере бушевали страсти, и тысячи людей были готовы к военным действиям.
Тем временем от мангбалле приходили один за другим послы, которые высказывали подозрения Мамбанги. Даже моя просьба отослать с Адатамом некоторые, самые необходимые вещи сделала его еще более подозрительным. Он находился в заблуждении, полагая, что в нашем лагере каждое распоряжение исходит от меня. Поэтому, чтобы разведать мои истинные намерения, он, по обычаю страны, запросил судьбу, обращался за советом к «бенге», для чего был зарезан специальный петух. Приговор был: «виновен»; таким образом укрепилось подозрение Мамбанги, что я питаю против него враждебные намерения. После этого для них уже не было ни малейшего сомнения, и княжеский посол с ханжеской серьезной миной положил к моим ногам два куриных крыла как corpus delicti (сумма улик), но прежде чем я узнал, в чем собственно дело, произошел бесконечный палавер с Земио, и лишь к концу его мне перевели фатальное «виновен». После этого я в длинной язвительной речи отчитал всю компанию. Я говорил, что данное мною слово более достойно доверия, чем все их «бенге» и «мапинге» (тоже род оракула) и чем весь их кровообмен. Дело в том, что пока я говорил, вблизи меня производился обмен кровью между людьми Земио и Мамбанги. Впрочем, добавил я, больше не нужно слов. Раз курица издохла, я теперь для них являюсь человеком вне закона и должен опасаться быть убитым при вступлении в их страну. Поэтому я, не переходя через реку, просто возвращусь назад. Они, видно, не ожидали этого, и послышались возражения.
Между тем, едва я вошел в свою хижину, как Адатам, тем временем вернувшийся от Мамбанги, последовал за мной и, horribile dictu (страшно сказать), подал мне также два куриных крыла. Он ничего не знал о первом оракуле, а эти крылья взял от курицы, точно так же подвергнутой испытанию и умерщвленной, которая якобы возвестила, что произойдет со мною на избранном пути. Мамбанга полагал, что я переправлюсь через реку и буду воевать с абармбо. Отсюда, по его мнению, логически следовало, что я там буду убит; поэтому он через моего слугу настоятельно предупреждал меня, чтобы я не шел к абармбо, а лучше явился бы к нему. Противоречия в высказываниях людей, постоянные увиливания от ответов на вопросы, боязнь и недоверчивость всех, включая людей Земио и его самого, сделали переговоры бесплодными, исчерпали мое терпение, и пребывание у реки Уэле опротивело мне.
Мамбанга не отослал мне вещей, в которых я нуждался, но велел передать, что пошлет мне их ночью, чтобы его подданные, особенно женщины, не видели отправки вещей назад, потому что иначе они будуг подозревать, что мы замышляем против них нечто враждебное. Но все это была сплошная ложь, и я должен был на следующий день в долгом палавере с братом Мамбанги еще раз вымаливать мое имущество. При этом я ему доказывал, что у меня совсем не было больше свечей для фонаря, масла для лампы, мыла, белья, и отпустил его, наконец, с настоятельным требованием доставить все это сюда. Адатама я отправил туда еще вчера, чтобы по возможности устранить всякое подозрение, так как он знал, как найти все нужное мне. Однако, несмотря на это, я получил только немного табаку и соли, к чему Мамбанга прибавил немного зерна и несколько кур.
