— Я давно знал это, а спрашивал лишь для того, чтобы ваши ответы смогли услышать мои воины. Но почему Виннету объявил, что твой конь и его должны оставаться под седлом?
— Он мне ничего не объяснил, и все же я знаю ответ на твой вопрос, потому что мысли апача перекликаются с моими. Он сказал, что юма попытаются застать нас врасплох, для видимости повернув назад, а на самом деле сделав обход. Он хотел бы наблюдать за юма и убедиться, что его предположение правильно, а я буду сопровождать его. Именно поэтому наши кони, самые быстрые в отряде, должны оставаться оседланными.
— Уфф! Оба моих брата правы; все может произойти так, как вы говорите.
Во время этого разговора Виннету уселся на землю, а я подсел к нему; Сильный Бизон занял место рядом с нами. Его люди отпустили лошадей и расположились кружком возле нас, наблюдая при этом, чтобы животные не выходили далеко за выступ леса, иначе их могли увидеть приближающиеся юма. Один из воинов отправился на самый край лесного выступа, чтобы там, скрывшись за кустами, высматривать появление врага.
Если бы среди мимбренхо не было меня и Виннету, то все бы они разошлись по наблюдательным постам. Они, правда, не давали заметить своего беспокойства, но по ним было видно, что внутренне мимбренхо были не так беспечны, как делали вид. Виннету, напротив, казалось, больше не думал про юма; они могли появиться в любую минуту, и апач хотел наблюдать за ними, однако он вытащил трубку мира, что означало начало церемонии приветствия, требующей обстоятельности и большой затраты времени. И я не очень удивился тому, что мимбренхо с удивлением посмотрели на него. Он же, словно не замечая этого, снял с пояса искусно вышитый кисет с табаком, набил украшенный перьями колибри калюме и проговорил, обращаясь ко мне:
— Мы должны поскорее исчезнуть, а поэтому не можем сразу же поприветствовать моего белого брата; но немного времени у нас есть, и он мог бы раскурить с нами трубку в знак дружбы и мира.
Когда он стал было поджигать табак, прибежал, запыхавшись, часовой и торопливо заговорил, словно мы оказались в крайне опасном положении:
— Юма подъезжают; я видел их! Они едут так быстро, что вот-вот будут здесь!
Окружавшие нас воины вскочили; вождь их тоже было собрался подняться, но Виннету строго одернул говорившего:
— Как мимбренхо посмел помешать Виннету, который собирался раскурить трубку мира! Что важнее — священный дым калюме или появление нескольких собак-юма, которые сейчас же испугаются и от страха повернут назад?
Часовой стоял как громом пораженный, низко опустив голову. А Виннету добавил:
— Мимбренхо может вернуться на свое место и наблюдать за врагами; позднее, когда мы поприветствуем Олд Шеттерхэнда, он сообщит мне, что они исчезли!
Часового как ветром сдуло, а его товарищам ничего не оставалось делать иного, кроме как снова усесться, хотя скрыть свое возбуждение им было вовсе нелегко. Вождь, пожалуй, радовался в глубине души, что не вскочил вместе со всеми и не скомпрометировал себя в наших глазах.
Так уж был уверен Виннету в удаче! Однако все-таки оставалась возможность, что юма, не задумавшись, продолжат свой путь; конечно, в таком случае они не застанут нас врасплох, но они могут нарушить церемонию, свертывание которой считается плохой приметой и почти что позором для воинов.
Раскуривание трубки мира так часто описывалось, что я, пожалуй, могу не делать этого здесь; но я должен упомянуть, что прошло немало времени, прежде чем повторно наполненный и зажженный калюме не совершил полное путешествие через множество рук, из губ в губы. Виннету, Сильному Бизону и мне пришлось, стоя, обратиться к окружающим с речами. Мы делали по шесть затяжек из трубки, выпуская дым то к небу, то в землю, то по четырем сторонам света; простым воинам дозволено было затянуться только дважды, выпуская дым в лицо своим соседям слева и справа.
Лишь двое мимбренхо не смогли принять участие в церемонии: это были сыновья вождя. Они не входили в число воинов, у них не было даже имени, и они стояли вдали от сидевших по кругу взрослых членов племени. Принятие в ряды воинов, как уже говорилось, ограничено рядом условий, от выполнения которых позволено отказаться только в очень редких случаях. Столь же обстоятельный церемониал совершается в тех случаях, когда молодой воин в первый раз должен выкурить трубку мира. Собственно говоря, он сам должен достать для этого священную глину из Красных карьеров; живущие в южных районах племена, конечно, могут не выполнять это условие, однако у них придуманы другие задачи, выполнить которые вряд ли легче.
Человек, принимающий на себя риск обойти эти требования, должен носить великое имя и быть очень уважаемым в своем племени: он подвергается опасности потерять жизнь или, по меньшей мере, быть навсегда изгнанным. Тем не менее я решил рискнуть и полагал, что вряд ли меня ждет неудача.
Речь шла о старшем сыне вождя, проявившем недюжинную храбрость. Он был убежден, что при мне быстрее, чем где-либо, сможет получить имя, и, пожалуй, он не ошибся.
Когда Виннету принял трубку у индейца, последним сделавшего затяжку, и хотел повесить кисет назад на пояс, я взял у него из рук и то и другое, сказав:
— Мой краснокожий брат позволит мне взять его калюме. Тут есть некто, не сделавший ни затяжки из трубки, хотя он достоин получить ее в руки одним из первых.
Конечно, мои слова вызвали удивление, но не слишком большое, потому что мимбренхо подумали, что я имел в виду часового, который сейчас находился на острие лесного клина, а значит, не мог сделать затяжку из трубки мира. Им только показалось странным, что я упомянул о нем как об одном из самых достойных воинов. Может быть, предполагали индейцы, я думал не только о нем?
Я же набил трубку, встал, вышел из круга воинов, взял мальчика за руку и повел его на мое место в кругу» а потом, поворачиваясь во все стороны, сказал:
— Вот здесь стоит Олд Шеттерхэнд. Мои краснокожие братья могут слушать и видеть все, что он говорит и делает. И пусть тот, кто с ним не согласится, выйдет с ним на бой не на жизнь, а на смерть!
Наступила глубокая, напряженная тишина. Взгляды всех присутствующих были прикованы ко мне и мальчику. Рука маленького индейца дрожала в моей; он догадывался, что приближается важный момент.
— Мой юный брат должен смело и не задумываясь исполнять все, что я ему скажу!
Эти слова я прошептал ему прямо в ухо, а он, также шепотом, ответил:
— Я буду исполнять все, что мне скажет Олд Шеттерхэнд!
Я зажег трубку, сделал первую затяжку, выпустил дым в небо и сказал:
