Вскоре я уснул. Мимбренхо дежурил первую часть ночи, Виннету — вторую, а я третью. Проснулся я при двойном освещении: пылал костер, а над нами стояла полная луна. Прежде всего я направил свой взгляд на Черного Коршуна. Он притворялся спящим, но не спал, все еще поджидая Темное Облако. Я сел таким же образом, как до меня сидел мимбренхо, повернувшись спиной к Облаку, но улавливая с тихим удовольствием те злобные взгляды, которые бросал время от времени Коршун на своего товарища, поведение которого он никак не мог себе объяснить.
Ночь прошла, наступил день, и я разбудил Виннету и мальчугана. Черный Коршун больше не мог совладать со своим гневом. Лицо его покраснело, глаза метали молнии в соплеменника, не сдвинувшегося с места в течение всей ночи и отказавшегося ему помочь. Виннету тоже заметил это, подошел к пленнику и сказал, растянув рот в насмешливой полуулыбке:
— Черный Коршун думает, что он великий воин, но он еще даже не научился скрывать свои мысли. Я читаю по его лицу, что он гневается на Темное Облако.
— Вождь апачей видит вещи, которых на самом деле нет!
— Что Виннету увидит, то уже существует. Почему это Темное Облако не убил сторожа? Трое караулили, и притом повернувшись к Темному Облаку спиной. Темное Облако мог ударить сзади или заколоть сторожа, а потом освободить остальных юма.
— Виннету говорит странные вещи!
— Черный Коршун, пожалуй, очень хорошо меня понимает. Ведь Темное Облако подползал к нему, чтобы разрезать ремни, но почему-то оставил это занятие и снова улегся спать. Хороший сон лучше свободы!
Тогда у разозленного юма вырвалось:
— Темное Облако — не воин и даже не мужчина, это — старая женщина, которая убежит от любой лягушки или жабы!
Оскорбленный услышал эти слова и сейчас же выпрямился, насколько это позволили ему связанные ноги и руки, и обратился к своим товарищам:
— Что сказал Черный Коршун? Он назвал меня старой женщиной? Да он же сам известен в нашем племени как трусливая баба. Если бы он был мужчиной, то не позволил бы поймать себя вчера вечером!
— Но и тебя же самого взяли в плен! — возразил ему на это Черный Коршун. — Почему же ты дал себя пленить? И вовсе не вечером, а еще при свете дня! Что за глупость — сначала освободиться от пут, а потом, испугавшись, снова наложить их на себя!
Тут между двумя юма пошел обмен резкими выражениями. Они бы наверняка убили друг друга, если бы не были связаны. Виннету положил конец этой ссоре, честно объяснив все происшедшее ночью Черному Коршуну.
— Ты… это был ты?! — вырвалось у смущенного Коршуна. — Но это же невозможно! Я же узнал Облако по голосу!
— Ты не только слепой, но и наполовину глухой, потому что слышал мой голос. Ты сказал мне все, что я хотел знать, а потом я от тебя ушел.
— Нет, вы только подумайте! — крикнул Темное Облако. — Он принял вождя апачей за меня и разболтал ему все наши тайны. Пусть падет позор на его голову! Он должен быть изгнан из племени!
— Но и ты, Темное Облако, точно так же, как и он, больше не будете принадлежать к племени юма, потому что вы все попробуете вкус наших пуль, прежде чем мы уедем отсюда, а потом солнце заглянет в ваши раскроенные черепа и увидит, что там никогда не было мозгов!
Угроза испугала юма так, что они замолчали, но зато теперь заговорил другой, а именно ученый законник. Полицейские уже доложили своему начальнику о том, что мы задумали. Он узнал, что мы хотим убить юма и уехать, не развязав ни его самого, ни его спутников. Теперь, когда он услышал последние слова Виннету, он подумал, что пришло время отъезда, то есть расправы над индейцами, и в страхе обратился ко мне умоляющим голосом:
— Сеньор Шеттерхэнд, правда ли, что вы хотите расстрелять краснокожих?
— Да, я не буду скрывать это от вас, — ответил я. — В ближайшие четверть часа. А потом мы уедем.
— А как же мы? Перед этим вы же освободите нас!
— Нет. Я уже говорил вам, что нас это не интересует.
— Но подумайте, что тем самым вы совершаете убийство, дражайший сеньор!
— Как же тогда поступить с вами? Вообще-то я попробую простить вас, после этого уважительного обращения «дражайший сеньор». Я отказываюсь от этого титула, которым вы прежде величали уже воина юма. Кажется, вы можете быть вежливым только тогда, когда начинаете дрожать за свою шкуру.
— Нет, нет! Я могу быть вежливым и заранее благодарен вам за наше освобождение. Вы не должны больше услышать от нас ни одного несправедливого слова, если развяжете нас. Я понял, что мы были неблагодарными, что без вас мы бы погибли. Асьендеро тоже пришел к такому выводу, не правда ли, дон Тимотео?
— Да, сеньор Шеттерхэнд, — послышался робкий голос. — За эту последнюю ночь я так много передумал и теперь знаю, что все случившееся со мной никогда бы не произошло, если бы только я послушался ваших советов.
Они оба смиренно просили. Ночь, которую они провели привязанными к дереву, сделала их послушными. Это было как раз то, к чему я стремился, и тогда-то я спросил несколько более дружественным тоном:
— Но что же вы будете делать, если я развяжу вас? Вернетесь в Урес и начнете преследовать меня, как вы мне угрожали?
— Нет, нет, что вы! — ответил асьендеро. — Я приехал сюда, чтобы поймать Мелтона и потребовать от него возвращения всего, что он у меня отнял. Этой цели я не смогу добиться в Уресе. Если вы будете так добры и снова нас развяжете, то мы поедем с вами в Альмаден-Альто, чтобы наказать там обманщика.
— Да, мы поедем с вами, — согласился законник. — Мы посчитаемся с негодяем и совершим подвиг, победив в сражении юма!
— Тогда уж я лучше оставлю вас повисеть на деревьях, потому что твердо убежден в одном: мы куда легче и гораздо быстрее достигнем цели, если вас рядом с нами не будет. Вы же снова наделаете глупостей.
— Нет, нет! Мы обещаем во всем вас слушаться и ничего не делать, не испросив предварительно вашего согласия.
— Если вы твердо намерены выполнять это обещание, я позволю согласиться, но предварительно вы подпишете несколько строчек, которые я занесу на всякий случай в свою записную книжку. В них говорится, что у вас нет ни малейшего повода преследовать меня и Виннету, которым вы как своим спасителям чрезвычайно благодарны.
— Вы получите эти подписи. Что еще?
— Вы должны обратиться к Виннету. До сих пор вы только меня просили о своем освобождении, но его право голоса в этом деле такое же, как у меня.
Они кивнули головой, но апач им не ответил, а пренебрежительно бросил, адресуясь ко мне:
— Бледнолицые похожи на блох, никому не приносящих пользы и никого не щадящих, даже того, на ком они сидят. Если Олд Шеттерхэнд захочет таскать с собой паразитов, это его дело. Вождь апачей ничего против не имеет.
