Быстро упала темнота. Но огней на палубе не зажигали, и в ходовой рубке было темно, смутно угадывался неподвижный силуэт рулевого. На палубе стало совсем неуютно.
— Штормит? — спросил Арсеньев у проходившего мимо матроса. — Сколько баллов — четыре-пять будет?
— Что вы! — засмеялся тот. — Балла два, не больше. Разве это шторм? Вот через месяц разгуляется погодка.
Арсеньев спустился в каюту и лег на узкую койку, которую высокие края делали похожей на ящик.
Качка была бортовой. Арсеньева плавно носило из стороны в сторону, словно в колыбели. Но, видно, уже слишком давно вышел он из младенческого возраста, потому что чувствовал себя не очень приятно.
И заснуть долго не удавалось. Море грозно дышало под самым ухом, властно и тяжело стучалось в борт. От мысли, что их разделяет с морем всего лишь тонкий лист стали, было как-то неуютно...
Когда рано утром подошли к острову Долгому, море уже разгулялось не на шутку. Посвистывал ветер, обдавая лицо брызгами. Палуба ускользала из-под ног. А моментами начинало казаться, будто и остров тоже раскачивается на волнах вместе с белыми домиками рыбачьего поселка и полосатой маячной башней.
Подходить к причалу из-за волны капитан не стал. Арсеньеву пришлось по веревочному штормтрапу спускаться в шлюпку, а она так и плясала на волнах. Николай Павлович никак не решался разжать руки и прыгнуть, боясь промахнуться и угодить в воду. Но тут его подхватили матросы, всё обошлось благополучно.
До берега шлюпка не дошла, остановилась у границы прибоя. Дальше Арсеньева, к восторгу собравшихся на берегу ребятишек, понес на закорках здоровенный матрос.
В воду Николай Павлович не упал, хотя ноги всё-таки промочил, их несколько раз лизнула волна. Чувствуя себя весьма неудобно, он поблагодарил матроса, и тот зашагал по пояс в воде навстречу набегающим волнам обратно к шлюпке. Она забрала его и тут же ушла к траулеру.
Адвокат остался на берегу в окружении глазевших на него ребятишек. Он помахал траулеру рукой и обвел взглядом любопытные лица ребят.
— Ну, кто из вас Виктор Малышев, признавайтесь? — спросил Арсеньев просто так, наугад.
И удивился, когда вперед выступил белобрысый веснушчатый паренек в старой капитанской фуражке и резиновых сапогах и сказал насупившись:
— Я Малышев. А чего надо?
— Это ты нашел бутылку с запиской?
— Я. А вы академик?
— Нет, я из суда.
— Сыщик! — восхищенно прошелестело вокруг.
— Ты мне покажешь, где нашел бутылку? — усмехнувшись, спросил адвокат.
— Конечно. Пойдемте.
— Прямо сейчас?
— А чего? Это недалечко.
— Ну, пошли.
Виктор и Арсеньев зашагали по берегу. А за ними, перешептываясь, двинулась вся ватага.
Шагать было трудно. Ноги вязли в мягком сером песке, таком легком и сыпучем, что он все время струился под напором ветра, словно живой.
Среди песчаных холмов далеко друг от друга величаво стояли одинокие стройные сосны. Ветер шумел в их вершинах и с глухим стуком ронял на песок смолистые шишки.
— Вот здесь я ее нашел, — остановился паренек на пустынном берегу и несколько раз притопнул ногой. — Иду утром в школу, а она лежит...
Все мальчишки зачарованно уставились на песок, словно надеясь на чудо: а вдруг новая бутылка с запиской появится здесь?
— А больше поблизости никого не было? — спросил Арсеньев.
— Не.
— Ну и что же ты сделал?
— Схватил её! Я сразу догадался, что она не простая.
— Почему?
Витя пожал плечами и смешно скривился:
— Догадался, и всё.
— И открыл?
— Начал открывать, только она не поддавалась. А нож дома забыл. Я побежал домой, и там открыл. А в ней записка. Знаете, как трудно было достать! Горлышко узкое...
— Ты же в школу шел. Как же так — побежал домой? А на занятия? Мог бы её и потом открыть.
Ребята посмотрели на Арсеньева, и ему стало неловко за свои наивные слова.
— Да, положим, конечно, дело было срочное, — поправился он. — Ну а потом, когда прочитал записку?
— Я прочитал и сразу бате показал. А он сказал: «Это дело серьезное», — и отнес её в милицию. Потом уже её к вам переправили, в город. А что, бутылка эта цела?
— Цела, цела, не беспокойся. Стоит в сейфе у следователя, — успокоил его Арсеньев и невольно улыбнулся, вспомнив, с каким любопытством сам рассматривал таинственную бутылку в кабинете у Алексеева.
— А вам она ещё нужна?
— Пока нужна, — ответил Арсеньев, осматриваясь.
Непонятно, что он рассчитывал увидеть. Совершенно пустынный берег. И море пустынное, рябое от пенистых гребешков.
— Вы тоже сомневаетесь, что её могло сюда течением принести? — настороженно спросил Витя.
— Да нет. Ведь ты же её в самом деле нашел. Откуда же она ещё могла тут взяться?
Витя победно посмотрел на товарищей.
— А как бы мне руководителя вашего кружка повидать? — спросил Арсеньев.
— Андрей Андреича? Я вас сведу. Он вчера как раз с моря пришел, сейчас, наверное, в конторе.
Управление рыбной разведки занимало двухэтажный домик возле маяка. В большой комнате, где на стенах висели какие-то графики, карты, диаграммы и сиротливо стояли два простых конторских стола, за которыми, видно, никто давно не сидел, адвоката встретил высокий плечистый человек лет сорока. Светлые волосы, выгоревшие брови, загорелое, обветренное лицо, мужественное, как на плакате. Даже потертый ватник сидел на нем щеголевато.
— Казаков, — представился он, крепко пожимая адвокату руку. — Присаживайтесь. — И ногой ловко придвинул табуретку, а сам непринужденно уселся на край стола.
Арсеньев рассказал, зачем приехал. Казаков слушал внимательно, с интересом разглядывая его серыми весёлыми глазами. И когда Арсеньев спросил, считает ли он, что течение не могло сюда принести бутылку с места гибели траулера, Казаков ответил:
— Абсолютно в этом уверен.
— Но из Морского института дали заключение, что, несомненно, течение не только могло, но и совершенно неизбежно должно было принести бутылку с запиской от места гибели траулера именно к острову Долгому. Я сам беседовал с заместителем директора института Морозовым...
— Знаем, знаем такого, — насмешливо подхватил Казаков. — Но что касается этого течения, то взгляды Морозова уже устарели. Они были правильны до декабря прошлого года.
— Не понимаю.
— Давайте глянем на карту, тогда вам станет понятнее, — предложил Казаков, поднимаясь и подходя к одной из карт, висевших на стене.
Арсеньев последовал за ним.
— Раньше течение действительно шло вот так, прямо к острову Долгому. Но в декабре прошлого года был крепкий шторм — тогда погиб «Смелый»... Лютый выдался шторм. Кроме «Смелого», еще два рыбачка погибли — польский логгер и наш сейнерок. Меня самого на разведывательном траулере крепко прихватило, хорошо — успели укрыться за припаем... Так вот, тогда размыло песчаную перемычку между островами Махинского архипелага. Вот они. Раньше перемычка преграждала здесь путь течению и отклоняла его сюда, к острову Долгому. Но когда её размыло, течение изменилось. Теперь оно идет вот куда, гораздо восточнее, видите? И никоим образом не может принести бутылку с запиской к нам на порог. Ясно?
