сна.
Дневальный — один из тех, кто никогда не унывает, — ответил замогильным шепотом:
— Ордынцев.
(Это была фамилия погибшего водолаза.)
— Ай! — в ужасе вскрикнул Толик.
Матросы повскакивали.
— Что такое? — рыкнул мичман Макуха, который ночевал в эту ночь вместе с ребятами.
— Леший его знал! — оправдывался дневальный, и сам напуганный криком Толика. — Орет как недорезанный.
Нервно вздрагивая, Толик накинул на плечи шинель и вышел из кубрика. Через мгновение раздался душераздирающий, дикий вопль.
Матросы бросились в коридор, включили свет.
Толик, побледневший до синевы, стоял у стенки. Зубы его стучали...
В маленьком коридорчике, где свет был выключен, Толик сам прихлопнул дверью полу своей шинели, и ему померещилось, что кто-то схватил его сзади. Толик заорал.
— Черт знает что! — ворчал мичман Макуха. — Набрали мальков — и майся с ними! Ну, водолаз пошел! — сокрушенно покачал головой. — Измельчал водолаз вконец! Детсад!
— У нас случай был, — начал Женька Бабкин, подтягивая кальсоны. — Поспорил один: ночью на кладбище в крест гвоздь вбить. Забил. Да невзначай полу свою пригвоздил: ветер был. Уходить собрался, дерг — не пускает! Смекнул: покойник держит — и... помер со страху.
— Прекратить разговоры! — рассвирепел мичман. — Марш спать!
Потом, зябко кутаясь в одеяло, Толик шептал:
— Боюсь, Федя. Завтра мне в воду.
— Не дрейфь, я на шланг-сигнал встану.
Толик долго и тяжело вздыхал.
Утром, еле живой, он стоял на трапе.
— Давай я пойду? — предложил Федор, перед тем как надеть на друга шлем. — Скажи, что насморк.
— Нет, как нарочно, нету, — тяжело вздохнул Толик и потянул носом. Обреченно сказал: — Надевай.
Ушел под воду.
Через несколько минут телефонист испуганно приказал Федору: немедленно вытаскивать Малахова.
Срывая ногти, Федор выбрал шланг-сигнал и вытащил Толика на трап. Открутил иллюминатор, тревожно заглянул в шлем, увидел белое лицо друга.
— Что?
— Не знаю, — загнанно дышал Толик. — Что-то страшное лезло в иллюминатор.
Из воды Бабкин по телефону, давясь со смеху, сообщил, что к Толику пристал пинагор — рыба глупая и уродливая, вдобавок намотавшая на себя водоросли.
— Вылазь! — раскипятился мичман Макуха. — Маета с тобою! Пугаешь, чтоб тебя!
— Не вылезу! — внезапно обозлился Толик и еще больше побледнел. — Закрывайте иллюминатор! Кричите тут... под руку.
И снова пошел под воду.
Мичман оторопело глядел на пузыри. Почесал увесистый подбородок.
— Напористый. Гляди и настоящий водолаз выйдет.
Заслужить эту похвалу у мичмана Макухи было нелегко. Федор помнил, как Макуха обходил строй, когда ребята прибыли на Север.
В потертом кителе, с позеленевшими от времени шевронами на рукаве за сверхсрочную службу, грузный, коренастый, мичман торжественно двигался вдоль строя. Лицо его, продубленное полярными ветрами, было темно-бурым, а нос (настоящий румпель!) был сизым от чего угодно, только не от мороза.
Но самым примечательным на лице старого служаки были глаза. Серо-зеленые, маленькие и чистые-чистые, будто две капли морской воды налиты в покрасневшие от "норда" веки. Цепкие и внимательные, они быстро обегали матроса с головы до ног, замечая недостатки в обмундировании, возвращались к лицу и несколько секунд изучали его. Федору показалось, что вот окинул его взглядом мичман — и уже знает о нем все.
Остановившись против Толика, мичман оглядел его тонкую шею, наивно торчащую из широкого матросского гюйса, и спросил неуверенно:
— Ты что, тоже водолаз?
— Водолаз, — смутился Толик.
— Гм... — озадаченно крякнул мичман. — И сибиряк?
— Сибиряк, — совсем тихо ответил Толик.
— Что же это такое! — обиженно воскликнул Макуха, неизвестно к кому обращаясь. — Как это понимать?
— В прямом смысле, — пролепетал Толик и этим окончательно сразил мичмана.
Макуха только руками развел.
Как-то потом мичман рассказывал: "Имел я дружка-сибиряка. Был случай, он двадцать пудов поднял. Водки литр выпьет — и ни в одном глазу! Вот это верно сибиряк! А тут..."
И стал мичман придерживать Толика наверху, не пускать в воду. Толик терпел. А потом вручил Макухе свидетельство об окончании водолазной школы, где красовались одни "отлично", и насел:
— Я зачем в школе учился? Чтобы все время плетенки к калошам плести? На телефоне сидеть? Почему в воду не пускаете? Если хотите знать, я повыносливее других!
Мичман повертел, повертел свидетельство, полюбовался на пятерки и сдался: "Валяй!"
С тех пор Толик ходит в воду наравне с другими.
По мнению ребят, мичман Макуха был "зануда" и "придира". Придирался ко всему: и шланг-то плохо скручен в бухту, и пуговицы-то на шинели плохо надраены, и козыряешь вяло, и на палубу плюнул.
И чего ему надо?! Перед офицерами тянется в струнку. Вот служака!
Прав Демыкин: если Макуха невзлюбит — съест. Спрашивается, за что вкатил Федору два наряда вне очереди? За поганый золотник. Собирался тогда Федор под воду, а клапан в шлеме не проверил.
— Матрос Черданцев, почему не проверили золотник? — углядел Макуха.
— Чего ему сделается, он железный, — попытался отшутится Федор.
— По правилам водолазной службы вы обязаны проверять его перед каждым спуском.
"Началось, — подумал Федор. — Уставоед". А вслух сказал:
— От нечего делать проверять его, что ли?
— Прекратить разговоры! Проверить золотник! А за нерадивость и пререкания наряд вне очереди!
— Есть!
— Встаньте и повторите, как положено!
— Я сказал: есть, — неохотно поднялся с корточек Федор (он уже проверял клапан). — И я же проверяю, вы видите.
— Повторить приказание! — Голос мичмана затвердел.
— Есть проверить золотник и наряд вне очереди! — дурашливо громко повторил Федор и издевательски вежливо спросил: — Теперь вы довольны?
— Два наряда вне очереди! — отрубил мичман.
— Есть два наряда вне очереди! — вызывающе отчеканил Федор, дерзко глядя прямо в глаза мичмана, и про себя шептал: "Служака! Обрубок пенькового конца! "Повторите приказание!"
И вдруг Федор понял по тому, как потемнели глаза мичмана, что тот читает его мысли.
Макуха круто повернулся и ушел.
В
