На привокзальном холме городок пребывал в своей курортной ипостаси, ловко маскируя далеко не тропическую действительность искусственными пальмами. Поддерживали иллюзию «Лагмут-отель», «Ривьера-Гидро», частный пансион «Пальмы», теннисный клуб «Западный Лагмут», чайный домик «У Дорис» и сувенирные лавочки с кустарной продукцией. Спустившись с холма, Лагмут превращался в типичный сельский городок, растянувший вдоль длинной Маркет-стрит бесчисленные аптечные витрины, украшенные разномастными склянками с косметическими и фотографическими препаратами; разъездные библиотеки, предлагающие на заказ именные рождественские открытки, и неизменную ало-золотую вывеску славного «Вулворта». На задворках Маркет-стрит начиналась гавань — груды мусора, металлолом, ржавые тросы, прогнившие канатные бухты, задние дворы забегаловок, развешанное для просушки белье, орущие чайки и непрезентабельные личности, которые сидят компанией и сплевывают, потом встают, снова садятся и снова сплевывают. На воде, у самого берега, где плавали клочки бумаги, пустые жестянки, обрывки веревок и островки водорослей, виднелось несколько лодок, за ними — одинокие яхточки, один-два парусника побольше и дряхлый трехмачтовик, на котором толклись мальчишки с обритыми головами, а еще дальше — непременно пара-тройка старых беспечных пароходов, что забрели в гавань на недельный перекур. Единственное неутомимое создание в этом сонном царстве (если не считать неугомонных чаек) — крошечный пароходик, курсирующий туда-сюда между Лагмутом и деревнями на противоположном берегу, чтобы краснолицые пенсионеры могли вовремя обменять книги в разъездной библиотеке. Пароходик высаживал пассажиров вместе с библиотечной добычей («Двадцать лет в Бирме» кавалера ордена Британской империи Р.Е. Хигглетуайта) на причал, ведущий к открытой площадке с четырьмя автоматами, скоплением плевательниц, общественной уборной за стенкой из красного гофрированного металла, давно заглохшим фонтаном и двумя такси, слегка смахивающими на лодки. Там же примостилась насквозь пропитавшаяся ранневикторианским духом гостиница «Лагмутский пакетбот», принимающая как семейные пары, так и командированных. В эту гостиницу и направился романтически настроенный Уильям после шестичасового переезда из Лондона.
Гостиницу он выбрал по звучному морскому названию, однако пожалел о своем выборе, едва расписавшись в журнале и поднявшись в номер. «Лагмутский пакетбот» расхолаживал, моментально всколыхнув все сомнения, который Уильям успел подавить по дороге сюда. В пути это было несложно, потому что поездка в неизведанный город, тем более экспрессом, само по себе приключение. Когда билет уже в кармане, скоростное перемещение из точки А в точку Б не требует дополнительных причин, оно становится самоцелью, и поезд летит, совершая невозможное. Однако теперь, высадившись в незнакомом городишке, распаковав зубную щетку, бритву и пижаму в полумраке негостеприимного номера, Уильям вновь начал сомневаться.
Сомнения навевала сама обстановка. Каждым дюймом поблекшей позолоты, каждым ярдом кружевного тюля и ковровой дорожки с невнятными завитушками на лестнице, каждым темным углом с въевшимся запахом бараньего жаркого гостиница твердила ему не валять дурака. «Зачем ты пожаловал, по семейным делам, по коммерческим — или так, по глупости?» — вопрошала она. В воде уже отражались огни, но шел всего шестой час, поэтому Уильям заказал чай у щуплого официанта, напоминавшего бледного китайца. Чай подали в салон, большой зал с видом на море, двумя великолепными каминами, потертыми кожаными креслами, литературой в виде сотни номеров «Автомобиля», справочника «Кто есть кто» за 1911 год, сборника «Школы Англии» и подшивками «Биржевых и рыночных сводок». Последней каплей для Уильяма стали скучающий толстяк с женой и занятой толстяк с блокнотом. Ко второму вскоре присоединились двое солидных мужчин в синих костюмах, и вся троица принялась увлеченно закусывать, пить, курить и беседовать. Угадать в них бывших моряков, перешедших на береговую службу в своем же лондонском судоходстве, не составляло труда. Уильям прислушивался к разговору, однако ни о каких волшебных билетах в чудесные края речь не шла, в основном склоняли на все лады какого-то Мака. «Еще бы, там ведь теперь Мак…» — начинал один. «Ну да, с тех пор, как там обосновался Мак…» — подхватывал другой. Уильяму все это уверенности не добавляло. И без того неяркий, сейчас он совсем стушевался, норовя слиться со стеной и сделаться незаметным. В ушах уже звучал громовой хохот второго коммандера Айвибриджа, грозящего оказаться еще внушительнее и оборотистее первого. Затерянный остров представлялся миражом, а Уильям сам себе — странствующим аферистом. По-мышиному забившись в угол, он робко грыз свой бутерброд.
После чая Уильям принялся придумывать предлоги отложить визит к коммандеру до утра. Во-первых, он не знает город, и отыскать в темноте Бомбей-террас будет сложновато; во-вторых, он порядком устал с дороги; в-третьих, так он даст коммандеру время обдумать письмо; в-четвертых, коммандера может в такой час вообще не оказаться дома… Иными словами, Уильям вовсю обманывал себя, что для него было не свойственно. В итоге вместо Бомбей-террас он отправился на прогулку по городу — скользил равнодушным взглядом по витринам аптек и разъездным библиотекам, смотрел на мерцающие огни в порту, удивлялся прохожим, стоящим без дела на кромке тротуара, словно в ожидании невидимой процессии, посетил таможню, ратушу, почту и «Вулворт», где купил детектив за шестипенсовик. Теперь он покажет этой гостинице!
Уильям, однако, забыл, что следующий ход как раз за гостиницей — ужин. Суп из консервов, за которым следовали разваренный палтус и резиновая говядина, а на сладкое непропеченный яблочный пирог с плохо взбитыми сливками — все с головой затягивало постояльца в трясину викторианской семейно-деловой тоски. Рядом ужинали шестеро здоровяков, разговаривающих с клайдским акцентом — причмокивая и глотая согласные. От их беседы Уильяму стало совсем тошно.
К тому, чтобы задержаться после ужина и почитать детектив, гостиница не располагала. Уильям вернулся на длинную Маркет-стрит, которую теперь заполонили хихикающие девицы и толкающиеся локтями глазеющие юнцы, постигающие азы флирта. Чувствуя себя на редкость старым, унылым и никому не нужным, он пробрался через пошлое Венерино царство и вышел к кинотеатру. В половине девятого его впустили в этот оплот американской цивилизации, и Уильяму там даже понравилось. Основным сеансом шла звуковая картина о нью-йоркских приключениях амбициозного молодого боксера, знакомящая зрителя со сливками и подонками кулачных кругов. После гостиницы фильм являл собой чистое Возрождение: ревущие силачи, страстные женщины, скандирующие толпы, сполохи, спиртное, пляски — голосящие тени будоражили в зрительской душе потаенные надежды и страхи, перебирая чуткие струны в дымной темноте. Уильям вернулся в гостиницу слегка ободренным и пожелал спокойной ночи бледному китайскому стюарду, который, судя по виду, не сменялся со службы вообще. Насвистывая, он минуту постоял у окна, глядя на огни в порту, а потом, дав себе слово наведаться к коммандеру сразу же после завтрака, лег в постель. Дочитав детектив до того момента, где обнаружили первый труп, он уснул, надышавшись разлитой в соленом воздухе дремотой.
