— Приготовиться к повороту! — перебил Том, и она подскочила к фалу бизани маленькой фелуки. Она быстро училась различать снасти и уже была неплохим матросом.
Том нанял это суденышко в гавани Занзибара за несколько рупий в день, и сейчас фелука огибала южную оконечность острова. Сара вернулась и села рядом с Томом.
— Итак, приведя всех домочадцев в полное смятение, остальную часть дня он провел в своей комнате. За ужином не проронил ни слова, но выпил две бутылки портвейна и бутылку мадеры. Потребовалось двое слуг и мы с Каролиной, чтобы отнести его в постель.
— Значит, мой брат стал пьяницей? — спросил Том.
— Нет, это очень необычно, я впервые видела, чтобы он так напивался. Ты производишь на людей странное впечатление.
Это двусмысленное замечание она сделала столь беззаботно, что Том не знал, как его понять. А Сара беспечно продолжала:
— Когда мы его уложили и Каролина легла с ним рядом, я пошла в его кабинет и обнаружила, что он написал несколько писем. Я переписала те, что нас касаются.
И она достала из кармана юбки сложенные страницы.
— Это лорду Чайлдсу, а это твоему брату Уильяму.
Она протянула их Тому, листки трепетали в ее руке.
— Возьми руль.
Он передал ей руль, и Сара села на транец, подобрав юбки до колен, чтобы солнце и ветер играли на ее коже. Том с усилием оторвал взгляд от этих длинных сильных ног и сосредоточил внимание на письмах. Он нахмурился, читая первое письмо, и хмурился все сильнее.
— Коварный ублюдок! — воскликнул он и тут же пожалел о своих словах. — Прости. Я не хотел быть таким грубым.
Она рассмеялась, и у ее глаз появились морщинки.
— Если Гай ублюдок, то ты тоже. Лучше подберем другое описание. Как тебе, например, жаба или каждой бочке затычка?
Том почувствовал, что краснеет: он не ожидал, что его превзойдут в искусстве брани. Он торопливо вернулся к письму, адресованному Уильяму. Странно было читать слова, предназначенные человеку, которого он убил.
Закончив читать, он разорвал оба письма в клочья и выбросил. Они с Сарой смотрели, как клочки разлетаются, словно белые чайки на ветру.
— Расскажи об аудиенции у султана и не упусти никаких подробностей.
Прежде чем отвечать, Том встал и прошел к мачте. Он спустил треугольный парус, и характер движения фелуки сразу изменился: она больше не прыгала и не боролась с ветром, а отдалась ему, как любовница, и начала мягко опускаться и подниматься. Том вернулся на прежнее место и сел рядом с Сарой, но не касался ее.
— Мне пришлось силой прорываться в его кабинет, — сказал он, — но я вооружился словами из Корана.
Он рассказал ей о встрече, слово в слово повторяя все сказанное, а она серьезно слушала, ни разу не вмешавшись. Даже несмотря на их короткое знакомство, Том понял, что для Сары это нечто необычное.
Раз или два Том терял нить повествования и начинал повторяться. Сара слушала, широко раскрыв глаза, и их белки были такими чистыми и белыми, что казались чуть голубоватыми, как у здорового младенца. Их лица были так близко, что он улавливал легкий аромат ее дыхания. Когда он договорил, оба молчали, но никто не пытался отодвинуться.
Первой молчание нарушила Сара.
— Ты собираешься меня поцеловать, Том?
Она взяла обеими руками длинные пряди волос и отвела их с лица.
— Если собираешься, то сейчас самое время. Нас никто не видит.
Он придвинул к ней лицо, но всего в дюйме от ее губ остановился, испытывая почти набожное благоговение и одновременно сознавая себя святотатцем.
— Не хочу ничем оскорбить тебя, — хрипло сказал он.
— Не будь болваном, Том Кортни.
Хоть Сара и выбранила его, но ее голос тоже звучал хрипло; она медленно закрыла глаза, так что ее длинные ресницы сплелись.
Кончиком розового языка Сара провела по губам и выжидательно выпятила их.
Том почувствовал почти непреодолимое желание схватить ее и прижать к себе, но вместо этого лишь коснулся губами ее губ, легко, как бабочка садится на цветок. Губы ее были чуть влажными и сладкими, и Том почувствовал, что задохнется от наслаждения. Через мгновение он отодвинулся.
Ее глаза распахнулись, поразительно зеленые.
— Будь ты проклят, Том Кортни, — сказала она. — Я столько ждала, и это все, на что ты способен?
— Я не хочу причинить тебе боль или заставить презирать меня.
— Если не хочешь, чтобы я презирала тебя, исправься!
Она снова закрыла глаза и подалась вперед. Том колебался лишь мгновение, затем схватил ее, сжал в объятиях и сильно прижался ртом к ее губам.
Она удивленно пискнула и застыла, изумленная неожиданно крепким объятием, потом прянула вперед, с такой силой отвечая на поцелуй, что их рты раскрылись, их мягкость и влага смешались и языки переплелись.
Большая волна ударила в борт фелуки и сбросила их с транца. Они упали на палубу, не замечая тяжелого запаха трюмной воды и сухой рыбьей чешуи, которая покрывала твердые доски под ними.
— Том, Том! — Сара пыталась говорить, не отрываясь от его губ. — Да! Долго-долго! Я не думала, что ты такой сильный. Не останавливайся!
Он хотел пожрать ее, поглотить полностью.
Внутри ее рот был скользким, а язык мучительно неуловимым. Голова у него закружилась, вселенная вокруг сомкнулась, оставив из всего сущего только теплое ароматное тело в его объятиях.
Наконец им пришлось оторваться друг от друга, чтобы вдохнуть. Всего на мгновение, достаточно, но она успела сказать:
— Том, о Том. Я полюбила тебя в первый же миг, как увидела. Все эти годы я думала, что потеряла тебя.
Они снова набросились друг на друга, со стоном впились; Сара руками обхватила его за шею; они до крови прижимали губы друг друга к зубам.
Он слепо поискал ее груди, а когда нашел, их форма и упругая, податливая тяжесть заставили его вскрикнуть, словно от боли. Он попытался распустить шнуровку ее корсета, но был неопытен и неловок.
Она нетерпеливо отбросила его руки и сама развязала ленты. Взяла одну грудь и втолкнула ему в руку, сжав на ней его пальцы.
— Вот, — сказала она ему в рот, — она твоя. Все твое.
Он мял ее грудь, и хотя Сара застонала, боль возбуждала ее.
— Ох, тебе больно. — Он отнял руку. — Прости. Правда, мне жаль.
— Нет, нет! — Она взяла его руки и снова положила себе на груди. — Делай. Делай все, что хочешь.
Он смотрел на грудь в своей руке. Белая, словно только что вырезанная из слоновой кости, но с розовыми отметинами его пальцев. Она заполняла всю его горсть. Сосок набух, увеличился, стал твердым и потемнел от прилива крови.
— Как красиво. Никогда не видел ничего прекрасней.
