— Нет, так нельзя! — воскликнул Уильям. — Сперва нужно заключить какой-нибудь договор. Ведь я же могу взять сейчас и уйти с долготой, только вы меня и видели.
— Да нет, вряд ли, — улыбнулся коммандер. — Иначе вы не трудились бы переслать мне письмо. Вы поступили честно, поэтому я и называю вам координаты. Обойдемся без условностей.
Тут в беседу грубо вмешался пожилой человек с красным обветренным лицом, на котором выделялся крупный нос. Незнакомец ухватил коммандера за локоть, словно собираясь арестовать.
— Доброе утро, — буркнул он. — Когда идем, во вторник или в среду?
— Доброе утро, капитан, — невозмутимо откликнулся коммандер. — Я же сказал, что во вторник. Все в силе?
— Лопни моя селезенка! — гаркнул капитан, к восторгу Уильяма. — Уточняю, потому что, если мы идем во вторник, то в среду я выезжаю в Плимут. И уж там я выскажу этим безмозглым макакам по полной! — Он распалялся на глазах. — Представляете, утром получаю письмо от какого-то конторского червя из Ливерпульской торговой палаты, и в нем говорится — знаете что? — будто я сам не ведаю, о чем пишу. Может, и не напрямую, но смысл понятен. Вот тебе и весь сказ. А потом они удивляются, что страна катится в тартарары… Кто это с вами?
— Простите. Мистер Дерсли — капитан Стейплдон, — скороговоркой пробормотал коммандер.
— Рад познакомиться. — Капитан Стейплдон сграбастал руку Уильяма и энергично потряс. — Надолго приехали?
— Несколько дней, наверное, пробуду.
— Тогда заглядывайте в гости. Дом тридцать два, тут недалеко. Капитан Стейплдон. Люблю поговорить с толковым человеком. Две трети моего времени уходит на переписку и беседы с величайшими недоумками, которых только послал этому острову в наказание Господь или дьявол. При одной мысли о них хочется лечь и умереть. Парламентарии? Я с ними общался, и не с одним. Думать они не умеют вовсе, а если начнут, то у них голова лопнет. Торговая палата? Полагаете, там чего-то можно добиться? Как бы не так, не смешите меня! — загрохотал капитан на всю террасу. — Ох, не смешите меня! Если пишешь одному, считай, пообщался с двадцатью. Кто у нас там дальше? Директора банков? — Он остановился и пробуравил Уильяма взглядом, от которого тому стало неловко.
— Так что насчет директоров? — напомнил коммандер.
— Эти как раз не глупцы. Совсем нет. Эти себе на уме. Вот я им пишу. Отвечают они мне? Дождешься от них ответа? — Капитан разразился глухим сардоническим смехом. — Черта с два! Я их подзуживаю, оскорбляю на чем свет стоит, другой бы давно завелся. А они сидят и в ус себе не дуют. Правильно, о чем им переживать? «У меня все гладко, Джек», — так они и говорят. Вот вы, я, коммандер наш, да любой прохожий — все мы выворачиваем карманы, чешем в затылке и думаем, где добыть хлеб насущный, страна катится к чертям, а эти сидят и в ус себе не дуют, потому что все у них гладко — или им кажется, что все гладко. Ведь кажется, а? Прав я?
Уильям кивнул, надеясь этим слегка умиротворить расходившегося пожилого капитана, который вел какую-то загадочную кампанию.
— Заходите на огонек, — продолжал тот, уже потише. — Дом тридцать два. А пока я вам подкину пищу для раздумий. Поразмыслите-ка, что будет, если сделать нашей основной денежной единицей серебряную крону? Старые добрые пять шиллингов? Не отвечайте сразу, подумайте на досуге. Рад был познакомиться. Хорошего утра. И вам, коммандер. Увидимся в среду. Нет, во вторник. Да, точно, во вторник. Тогда и увидимся, если не раньше.
И он, на удивление стремительно, удалился.
— Предлагаю пройти по берегу, а затем повернуть. — Коммандер двинулся дальше. — Вернемся аккурат к обеду. Как вам Стейплдон?
— Незаурядный человек.
— Весьма. Блестящий моряк в свое время — бывший капитан торговых судов, а они часто слегка трогаются рассудком, сказывается вынужденное одиночество. Вот и бедняга Стейплдон… Хотя на самом деле мухи не обидит. Отличный малый.
— Эта его кампания как-то связана с пятишиллинговой монетой?
— В точку! — рассмеялся коммандер. — Якобы, сделав крону основной денежной единицей, мы в два счета расплатимся со всеми долгами, разовьем торговлю, и кругом наступит сплошная благодать. Он мне это уже раз десять излагал, но я никак не возьму в толк, что здесь к чему. И остальные тоже. А он все равно пишет и пишет всем подряд. Мы иногда рыбачим с ним вместе. Во вторник как раз идем. Ничего против него не имею, он мне даже нравится. Если не касаться крон, торговых палат и банковских дел, лучшего приятеля и пожелать нельзя.
— Все мы слегка не в себе, — благодушно заметил Уильям. — Меня тоже многие сочтут сумасшедшим, если узнают, что я оставляю налаженное дело ради поисков какого-то острова.
— Вы ведь не намерены бросать солодильню?
— Нет, бросать не намерен. Год или два она вполне продержится и без меня.
— Тогда не страшно. И вы действительно хотите искать остров? Сами?
— Конечно! А вы нет? Разве интересно отдать всю радость открытия какой-то посторонней компании, даже если и нам с этого что-то перепадет? Впрочем, и перепадет нам при таком раскладе гораздо меньше.
— Хорошо, но при чем же здесь я? У меня ведь нет доли, — озадаченно поинтересовался коммандер.
— Разумеется, есть! Такая же, как у меня. Неужели вы не поняли — нас трое, и у всех равные доли. У меня, у вас и у этого П.Т. Райли из Сан-Франциско. Дядя хотел разделить богатство между нами тремя, он четко об этом заявил. И единственный способ получить наши равные доли — найти остров, удостовериться, что руда действительно еще там. После этого можно организовать добычу и вывоз, а потом продать в какую-нибудь компанию, занимающуюся выработкой радия, или основать собственную.
— Понятно, — проговорил коммандер.
Снова повисло молчание, прервавшееся, лишь когда они пересекли небольшой мыс, оставив позади гавань и устье, и вышли к открытому морю. Мужчины спустились на галечный пляж, усеянный клубками, лентами и перекрученными мотками водорослей, сохнущих на солнце и наполняющих воздух особенным соленым, рыбным запахом. Уильям удовлетворенно потянул носом, окидывая взглядом горизонт, таинственную туманную дымку, где крошечными тающими тенями двигались корабли. В ста ярдах от него, под блестящими скалами, прибой лизал какую-то ржавую конструкцию, на которую садились отдохнуть чайки. На этой покореженной железке и задержался задумчивый взгляд Уильяма.
— Подводная лодка, — пояснил коммандер. — Там вон еще две лежат.
Уильям кивнул и подошел ближе к воде. На несколько минут он отрешился от окружающей действительности, словно в тумане или во сне видя блики и меняющиеся оттенки воды, слыша печальную мелодию прибоя, протяжное шипение ластящейся к гальке волны. Когда наконец он повернулся и встретил вопросительный взгляд коммандера, ощущение было такое, словно он возвратился из долгого путешествия — и возвратился совсем другим. У него поубавилось горячности, зато прибавилось уверенности. Он готов был отправиться куда угодно и делать что угодно. Уйдя в себя, он будто записался добровольцем на фронт. Море, древнее и безразличное, вынашивающее мириады жизней, задумало, видимо, укротить неподвластную мятежную жизнь человеческого духа, познающего себя наперекор вселенной. Уильям принял вызов. Крепкий соленый воздух кружил голову и даже пьянил. Обернувшись к своему спутнику, застывшему чуть поодаль в той же стальной сфере, спаянной из земли, моря и неба, Уильям протянул руку.
