— В одно ли время написаны, сказать трудно. Но оба листа бумаги имеют, по всей видимости, одинаковое качество, одинаковый цвет и одни и те же составные части. Вероятно, они вырваны из одной и той же тетради. Во всяком случае, под интенсивным воздействием ультрафиолетового света у обоих листов отмечена одна и та же флюоресценция, — закончил свой вывод эксперт.
«Этого вполне достаточно», — подумал удовлетворенно Арсеньев.
Настало время перейти к судебным прениям. Первому, как и положено, Ожогина предоставила слово прокурору. Но тот, поднявшись, сказал, что в соответствии со статьей 248 Уголовно-процессуального кодекса от обвинения отказывается, поскольку данные судебного следствия не подтвердили предъявленного подсудимому обвинения.
Дело было явно выиграно, но защитительную речь надо было произносить. В таких случаях Николай Павлович всегда чувствовал себя неудобно и неуверенно: вроде машешь кулаками, когда драка уже кончилась.
— Товарищи судьи! — начал он и откашлялся. — Когда на войне в морском сражении вместе с кораблем гибнет и экипаж, выполняя священный долг перед Родиной, мы склоняем свои головы перед героями, павшими смертью храбрых. Другое дело — гибель гражданского судна в условиях мирного времени. Здесь обычно не ищут героев. Здесь ищут виновных...
Начал он, слегка запинаясь, глуховато, негромко, но постепенно голос его окреп. Рассмотрев каждый пункт обвинения, выдвинутого против капитана Голубничего, Арсеньев все их опроверг, ссылаясь на заключение комиссии. Это придало его доказательствам особую убедительность. Основное внимание он уделил письму, найденному в бутылке.
— Это письмо как бы загипнотизировало следствие, повело его по ложному пути. А письмо, как теперь неопровержимо доказано здесь, на суде, было написано покойным Лазаревым совсем в другое время и по иному поводу, в шутку. И кто-то решил подло воспользоваться им, чтобы оклеветать капитана Голубничего...
Арсеньев упомянул и о статье в молодежной газете, которая также бросила тень на честное имя капитана Голубничего, и просил суд вынести по этому поводу частное определение.
Зал слушал хорошо. Но неприятное ощущение, будто он машет руками уже после драки, не отпускало Арсеньева, и он немножко скомкал свою речь.
— Справедливость должна быть восстановлена полностью, — закончил он. — Для этого мало одного оправдания Голубничего. Справедливость требует найти и предать суду клеветника, подбросившего письмо на берег острова Долгого. Он оклеветал не только капитана Голубничего. Он оклеветал и покойного Николая Лазарева, своего товарища по мореходному училищу, причинив ещё горе семьям погибших моряков. Двойная подлость должна быть строго наказана!
Последнее слово подсудимого было кратким.
— Вы же знаете, что я ни в чём не виноват, — сказал Голубничий и сел.
Судьи совещались недолго.
— Именем Российской Советской Федеративной Социалистической Республики... — торжественно начала зачитывать приговор Ожогина...
Оправдан!
Было вынесено и два определения: одно — о статье в молодежной газете и второе — о возбуждении дела по оговору капитана Голубничего и проведении соответствующего расследования.
«Ну, где же ты, покажись», — злорадно подумал адвокат, вглядываясь в лица сидевших в зале. Или струсил, прячешься, не пришел? Ничего, найдем!
Через несколько дней Арсеньев навестил Алексеева. Следователь встретил его довольно прохладно, поздоровался суховато.
— Вы на меня не обижайтесь, Яков Иванович, — сказал адвокат.
— Для меня истина также важна...
— Знаю, знаю, но ведь в глубине души всё равно обидно. По себе знаю: когда твои версии разрушают, не очень приятно.
— Точно, — кивнул следователь и улыбнулся.
— Но я вам помогу взять реванш и поймать подлеца.
— У вас есть конкретные предположения? — насторожился Алексеев.
— Кое-кого подозреваю, проверил за эти дни и, кажется, придумал, как уличить.
— Любопытно.
— Будем рассуждать логически: кому было нужно подбросить письмо в бутылке? Конечно, тому, кто сталкивался с капитаном Голубничим, вероятнее всего, плавал с ним и был списан с траулера за какие-то провинности. Правильно Казаков подсказывает: человек этот уже не плавал в районе, где погиб «Смелый», не меньше чем полгода и потому не мог узнать, что течение изменилось...
Пряча улыбку, следователь достал из стола какой-то список и положил перед адвокатом.
— Ага, значит, мы с вами идем в одном направлении, — кивнул Арсеньев. — Лишнее доказательство, что на правильном пути. Теперь нужно установить, кто из перечисленных здесь людей кончил мореходное училище вместе с Лазаревым и дружил там с ним.
Следователь положил на стол второй список и сказал:
— К сожалению, две фамилии повторяются в обоих списках.
— Сипягин и Коровецкий?
— Сипягин и Коровецкий, — подтвердил следователь.
— Хорошо бы, конечно, узнать, кто из них появлялся на острове Долгом примерно в то время, когда там нашли бутылку, — задумчиво проговорил Арсеньев. — Но это, конечно, нереально, столько времени прошло. И всё-таки подбросил её Сипягин!
— Доказательства, — сказал следователь, протягивая адвокату раскрытую ладонь. — Дайте мне доказательства!
— Вы видели Коровецкого на групповом снимке у Лазаревых? Мордастый здоровяк с тупым взглядом. Разве ему пришел бы в голову подобный трюк? А Сипягин — совсем иной. Раздражительный, вспыльчивый, даже немножко истерик, как считают врачи. Никак не мог он простить Голубничему, что списал его с корабля...
— Вы считаете это достаточным поводом для того, чтобы так подло оклеветать человека?
— Смотря для кого. У Яго поводов было ещё меньше, чтобы заманить Отелло в дьявольскую западню. А Сипягин — тип весьма неуравновешенный. Обозлился, писал на капитана всякие кляузы, стал быстро спиваться, уверяя, будто во всём виноват Голубничий: поломал, дескать, ему жизнь. Постепенно и сам стал верить в это, всё накручивал, подогревал себя — знаете как бывает у подобных невротиков и психопатов? Пьяный кричал, что непременно сквитается с Голубничим А тут случай подвернулся, попалось ему на глаза это письмо — вот и подстроил такую подлость.
— Психологически — возможно, — согласился следователь. — Но ведь суду факты нужны, а не рассуждения.
— И фактов достаточно. Прежде всего, у Коровецкого алиби. Когда на берегу острова Долгого появилась бутылка, он был в дальнем плавании.
— Проверяли? — спросил следователь и засмеялся
— Проверял, — кивнул Арсеньев. — А вы тоже?
— Конечно. А ведь всё-таки тянет вас обратно в следователи, признайтесь, Николай Павлович?
