Далее сэр Фрэнсис заставил сына повторить тайные слова пароля и жесты взаимного узнавания, по которым один рыцарь узнает другого.
— In Arcadia habito. Я живу в Аркадии, — произнес сэр Фрэнсис, крепко взяв сына за правую руку.
— Flumen sacrum bene cognosco! Я хорошо знаю эту священную реку, — почтительно повторил Хэл, переплетая свои пальцы с пальцами отца.
— Объясни значение этих слов, — потребовал отец.
— Это наш завет Господу и друг другу. Храм — Аркадия, а мы — река.
Склянки пробили еще дважды, прежде чем все двести вопросов были заданы и на все получены ответы. Наконец Хэлу разрешили встать с колен.
До своей крошечной каюты он добрался такой усталый, что, не зажигая масляную лампу, лег одетый и погрузился в оцепенение. В его утомленном мозгу бесконечно повторялись вопросы и ответы катехизиса, и наконец смысл и реальность как будто удалились, пропали.
Вдруг он услышал за переборкой слабые звуки, и, словно по волшебству, вся его усталость исчезла. Он сел, прислушиваясь к звукам в соседней каюте. Лампу зажигать не стал: щелчки кремня, высекающего огонь, за стеной легко услышать. Спустив ноги с койки, Хэл босиком неслышно подошел к переборке. Наклонился и легко провел пальцами по шву, пока не нашел затычку, которую сам оставил. Осторожно извлек ее и прижался глазом к отверстию.
Отец каждый день разрешал Катинке Ван де Вельде в сопровождении служанки и под охраной Аболи в течение часа гулять по берегу. Сегодня днем, когда женщин на корабле не было, Хэл сумел украдкой спуститься в свою каюту. Острием кортика он расширил щель в стене и вырезал из такой же древесины пробку, чтобы закрыть и скрыть отверстие.
Теперь, переполненный чувством вины, он не мог удержаться и приложил глаз к расширенному отверстию. Ему была почти полностью видна соседняя каюта. Прямо напротив Хэла на стене висело венецианское зеркало, и в нем он отчетливо видел отражение тех частей каюты, которых не видел в щель. Очевидно, эта небольшая каюта примыкала к другой, большей и более роскошной. И как будто бы служила гардеробной и местом отдыха, где жена губернатора может принимать ванну и заниматься своим интимным туалетом. В центре каюты стояла тяжелая керамическая ванна в восточном стиле, ее бока украшали изображения горных ландшафтов и бамбукового леса.
В каюте на низкой скамеечке сидела Катинка, а служанка серебряным гребнем расчесывала ей волосы. Волосы падали до талии, и каждое прикосновение заставляло их блестеть в свете лампы. На Катинке парчовое платье с золотой вышивкой, но Хэл решил, что ее волосы ярче нитей драгоценного металла.
Он зачарованно смотрел на нее, пытаясь запомнить каждый жест белых рук, каждое деликатное движение прекрасной головы. Звук ее голоса, ее тихий смех были бальзамом для его усталых мозга и тела. Служанка закончила работу и отошла. Катинка встала со скамеечки, и Хэл пал духом: он решил, что она возьмет лампу и выйдет. Но она направилась к нему, и, хотя вышла из поля его зрения, он по-прежнему видел ее отражение в зеркале. Теперь их разделяла лишь тонкая панель, и Хэл испугался, что Катинка услышит его хриплое дыхание.
Он видел в зеркале, как она подошла к ночной тумбочке, прикрепленной к стене, к которой прижимался Хэл, с другой стороны. Неожиданно, прежде чем он сообразил, что она делает, Катинка подняла платье до пояса и тем же движением села, как птица, на сиденье шкафчика. Она продолжала смеяться и болтать со служанкой, а ее воды полились в горшок, стоявший в шкафчике. Когда она встала, Хэл снова на мгновение увидел длинные белые ноги, но тут Катинка опустила платье и вышла из каюты.
Хэл в темноте лег на свою жесткую койку, прижал руки к груди и попытался уснуть. Но его терзали видения ее красоты.
Все его тело горело, он метался из стороны в сторону.
— Я буду сильным! — вслух произнес он и так сжал кулаки, что побелели костяшки. Он попытался изгнать видения из сознания, но те продолжали гудеть в мозгу, как рой рассерженных пчел. Он снова в воображении услышал ее смех, смешанный с веселым журчанием в горшке, и больше не мог сопротивляться. Со стоном вины Хэл сдался и опустил обе руки к разбухшему, поднявшемуся члену.
Когда древесину извлекли из люка, появилась возможность поднять запасную мачту. Для этого потребовалась половина экипажа. Мачта была почти с галеон длиной, и ее нужно было осторожно достать из трюма. Потом ее переправили через пролив и вытащили на берег. Здесь, на поляне, под лесистым склоном плотники установили свои козлы и принялись подрезать мачту, придавая ей нужную форму, чтобы ее можно было поставить на палубе взамен сорванной в бурю.
Только когда трюм опустел, сэр Фрэнсис созвал весь экипаж, чтобы все стали свидетелями вскрытия отделений, которые голландские власти сознательно покрыли самым тяжелым грузом.
Для Голландской Вест-Индской компании это была обычная практика. Несколько сотен тонн древесины прикрывали вход в сейф, так что даже самый изобретательный и целеустремленный вор не смог бы добраться до его содержимого.
Экипаж столпился у открытого люка, а сэр Фрэнсис и боцманы спустились вниз. Каждый нес зажженную лампу и при ее свете осмотрел печати, наложенные голландским губернатором Тринкомали на сейф.
— Печати нетронуты! — крикнул сэр Фрэнсис, чтобы успокоить зрителей, и те ответили одобрительными криками.
— Ломай петли! — приказал он Большому Дэниелу, и боцман охотно принялся за работу.
Трещало дерево, скрипели медные заклепки, когда их выдирали из гнезд. Изнутри сейф был выложен листами меди, но железный лом Большого Дэниела прорвал листовой металл, и зрители довольно зашумели, когда им сообщили о содержимом.
Монеты были зашиты в толстую парусину. Таких свертков оказалось пятнадцать. Дэниел вытащил их и положил в грузовую сеть, которую теперь можно было поднять на палубу. Далее подняли слитки золота. Они были по десять штук уложены в деревянные ящики, и на каждом ящике раскаленным железом был выжжен номер и общий вес слитков.
Поднявшись из трюма, сэр Фрэнсис приказал все свертки с монетами, кроме двух, и все ящики с золотом отнести в свою каюту.
— Сейчас мы разделим только эти два свертка с монетами, — сказал он. — Остальную часть своей доли получите, когда мы вернемся в добрую старую Англию.
Он с кинжалом в руке наклонился к двум оставшимся сверткам и разрезал обшивку. На палубу полился поток серебряных монет в десять гульденов каждая, и моряки завыли, как стая голодных волков.
— Считать нет необходимости, — сказал сэр Фрэнсис. — За нас это сделали сырные головы. — И он показал на числа на ящиках. — Пусть каждый выйдет, когда назовут его имя.
