Наместник великого хана спросил сотника Толая:
– Кто они – эти безумные?
Сотник пренебрежительно махнул рукой:
– Харачу – оборванцы! Что они могут сделать против могучих и умелых степных багатуров! Однако, прошу тебя, господин, не отдаляйся от каравана. Зачем испытывать судьбу? Какая-нибудь бессильная стрела или тупой нож деревенского мясника может случайно повредить тебе, и тогда нарушится предначертание воли нашего владыки. Эй, нукеры, возьмите погибших багатуров на седла, похороним их с воинскими почестями. Прирежьте тех собак, что еще дышат.
Чэн умирал, всхлипывая и корчась, но сознание не покидало его. Будто отдаленно слышались голоса людей и топот конских копыт. Временами плотная слепота как бы уносила его от страдания в лоно искрящегося, падающего с нежным звоном небытия.
Он закрыл глаза, и перед ним возникли знакомые лица: погруженный в тайны благочестивого знания праведный монах Гао, с доброй улыбкой смотревший на него, старшина Вэй, бобыль Чжао и суровый Чжан И, промелькнула хорошенькая Хун-тао, трактирщик Ван, морщинистый череп гадальщика Синь-чжи и еще кто-то, и потом печальное лицо плачущей матери. Чэн понимал, что одни из них живы, а другие уже умерли, но сейчас они были все вместе, и это не казалось ему странным. Они стали надувать щеки, подмигивать, гримасничать и замелькали вдруг так муторно-быстро, что Чэн застонал. Открыв глаза, он увидел наклонившееся над ним темное лицо ханского воина.
Чэн стал шептать молитву или, может быть, стихи, и в этот миг жизнь его оборвалась.
Жить в настоящее время и писать о пути древних – это для того, чтобы увидеть в нем, как в зеркале, достоинства и недостатки своей эпохи, хотя отражение это и не будет вполне точным.
Сыма ЦяньНаместник области Янчжоу-фу господин Марко стоял на верхней площадке мраморной лестницы своего дворца и занимался воспитанием дыхания. Узкоглазые мудрецы научили его сокровенным действиям древних, помогающим отогнать болезни и укрепить волю.
Зной летнего дня дрожал над листвой сада. Пышные цветы с пряным ароматом роняли лепестки на подстриженную траву. Безоблачное небо опрокинулось в темную воду Великого канала Юйхэ.
Медленно ступая, Марко сошел вниз по лестнице. Его руки еще пахли жасмином – это запах юной китаянки, выросшей в знатной семье.
Ночью китаянка бледна нефритовой бледностью. Она смотрит на южную луну, поет детским голосом и играет на лютне с перламутровым узором. Переливчатые звуки покоят душу, усыпляют встревоженные мысли и пробуждают сладостное ночное томление.
Марко Поло тридцать лет. Третий год он властелин и судья.
Он своевременно шлет в Ханбалык дань богатых городов. Его стремительные гонцы несут великому хану грамоты с монгольскими письменами, означающими благодарность и преданность.
Дворец его полон дорогих и редких вещей. Опытные чиновники ждут его с докладами и счетами, слуги стараются угадать любое желание. Он властелин, но оказалось, что не царственное великолепие и наслаждение властью были его мечтой.
Чего не хватало потомку далматинских моряков, получившему в управление богатую область от потомка степных бродяг, когда-то угонявших баранов соседнего племени и внезапно захвативших полмира? Ему не хватало того, о чем иногда вздыхал среди императорской роскоши и великий хан Хубилай: вольного ветра дальних дорог и ожидания неизведанного, скрытого впереди, за темным склоном кургана, за неподвижной синевой гор.
В тридцать лет он впервые узнал болезнь сосущего сердце червя скуки. Дни проходили здесь, как во сне. Все чаще Марко поворачивался спиной к восходящему солнцу, и однажды ему приснилась суета Пьяцетты, запах копченой рыбы и лазоревое сияние Адриатики.
Проснувшись наутро, он поднялся на башню с узкими окнами и раскрашенным драконом на черепичной крыше. У ног его лежал город со множеством каменных мостов над прудами и каналами, с десятью главными площадями и широкими улицами, мощенными кирпичом. Стена, окружающая город, так толста, что по верху ее свободно проезжала запряженная двумя лошадьми колесница. Стену и ворота охраняли десять тысяч воинов – татары, кипчаки, аланы, уйгуры и хорезмийцы.
Город платит дань великому хану с продажи пряностей, риса, шелка, каменного угля, железа и двенадцати ремесел, которыми он славится.
Рынки города ежедневно переполнены всяким мясом и дичью – оленями, ланями, зайцами, кроликами, куропатками, фазанами, перепелками, а также курами, каплунами, утками и гусями. Ценят здесь мясо змей, черепах, ящериц, осьминогов и каракатиц. В корзинах трепещет морская и озерная рыба, круглый год продаются все виды злаков, плодов и овощей, и каждый вечер рынки становятся пустыми.
В лавках шелестят и переливаются шелка, в лавках – фарфоровая посуда удивительной ценности, резная слоновая кость, индийский жемчуг и всевозможные украшения из золота и серебра, из нефрита и малахита, из лазурита и сердолика, из перламутра и драгоценных камней.
Река Янцзыцзян подобна морю. Вода ее голубее неба, и тростник зеленеет у берегов. Зима здесь тепла, лето и осень обильны плодами, а весна нежна и ароматна. Здесь соловей поет в ветвях ивы, и роняют лепестки тонкая вишня и абрикос, зимородок летает над высоким бамбуком, и в тихих долинах утешает печаль влюбленного цветение красных бобов.
Марко Поло правил именем великого хана и вспоминал, как он попал в плен к разбойникам на юге Персии, вспоминал снежные лавины и сверкающие ледники Памира, дымящиеся багровым зноем холмы пустынь, великолепные праздники и тревожные ночи Ханбалыка, вспоминал страны, города, селения и дороги встречавшиеся ему на пути…
Он спустился по мраморной лестнице в сад, скинул халат из легкого шелка и погрузился в бассейн. Прохлада возвращала ясность мыслей.
Отец и Айсе будут просить государя о возвращении в столицу преданного слуги.
Годы проходят. У трона татарского владыки Марко достиг многого, но он молод, а хан уже стар. В степи говорят: «Если сел в седло, то нужно взмахнуть плетью, а не сползать на землю». Да, пора посоветоваться с отцом и дядей Маффео о будущем торгового дома Поло.
Марко приподнялся на руках и лег на теплый край бассейна. Так он мальчиком часто лежал на нагретом солнцем камне и слушал мерный плеск волн.
