К тому же Степану просто понравились эти баварцы, и Лаврентий, окинув их колдовским взглядом, одобрил решение товарища.
– Видно, что парни без затей, – сказал он. – Храбрые и честные, глаза в сторону не отводят. Могут пригодиться.
Сложнее обстояло дело с красоткой Эвелин. Хоть и не хотелось Степану возиться с этой девушкой и таскать ее по морю за собой, но ведь, с другой стороны, сердце – не камень. Не бросать же теперь круглую сироту в беспомощном положении.
– Хорошо, – сказал он в конце концов. – Доставим ее к этой тетушке под крыло.
Он внушительно посмотрел на глядящую на него во все глаза Эвелин и добавил:
– Мы боимся Бога и поэтому не оставляем в беде сирот и слабых. Но отвезем тебя к тетке твоей не сразу. Сначала дойдем до Нарвы, она тут рукой подать, и найдем своих – русское войско. А потом уж и тебя завезем, куда скажешь.
Он повернулся к Ингрид:
– А пока что держи ее при себе и присматривай, раз ты такая добрая.
Оставленные на острове пленники, столпившись на берегу, среди прибрежного камыша и валунов, с тоской смотрели на «Святую Деву». Им предстояло долгое время провести тут, питаясь выловленной рыбой и ожидая, когда какой-нибудь проходящий мимо корабль обратит на них внимание. Такое ожидание может длиться недели, а может и месяцы…
По случаю одержанной победы Степан решил устроить для команды развлечение. Это стоило сделать, ведь экипаж брига увеличился вдвое, пополнившись большим количеством новых людей. С командой из двадцати с лишним человек вполне уже можно действовать смело и решительно!
А для того, чтобы влившиеся в команду чужаки не ощущали себя чужаками и чтобы люди скорее познакомились, Степан приказал устроить праздник.
– Впереди у нас переход до Нарвы, – объяснил он команде, собранной на корме возле капитанской каюты. – А под Нарвой нужно еще отыскать наши войска. А ливонцы со шведами наверняка не станут спокойно на нас смотреть, так что придется и сразиться с ними снова. Одним словом, впереди война, а сейчас отпразднуем нашу победу над врагом.
Кроме пиршества задумана была и праздничная иллюминация. С захваченной галеры сняли все ценное: вооружение, запасы продовольствия и даже позолоченную отделку внутренних помещений капитанской каюты. Затем опустевшее судно отвели подальше от «Святой Девы» и зажгли.
Занимались этим Агафон с Демидом – им выпала честь поджечь вражеское судно. Запалив трюм, они сели в лодку и вернулись на бриг. За их спинами языки пламени постепенно выбивались из внутренних помещений галеры, охватывая весь корабль.
С борта брига люди наблюдали это захватывающее зрелище – плывущий по морской глади полыхающий корабль, еще недавно бывший грозным боевым судном Ливонской конфедерации.
– Жалко, что добро пропадает, – сказал Ипат, моргая единственным глазом, в котором отражалось пламя горящей галеры. – Если бы продать, много денег можно получить – галера-то хорошая.
Конечно, с одноглазым канониром можно было согласиться, но в морском воинском промысле такое неосуществимо. Когда еще продашь корабль в условиях войны, при враждебном окружении? А таскать за собой по морю пустое судно хлопотно. Да и кому продашь: до Сан-Мало с его перекупщиками далеко, а здесь, в северной части Варяжского моря, кругом одни только враждебные гавани. Стоит зайти туда «Святой Деве» – и боя не миновать.
Рассыпая снопы искр, с охваченными огнем мачтами галера медленно удалялась в наступившую вечернюю темноту, как плывущий по морю огромный факел.
Праздник удался на славу. Ингрид с Лембитом выкатили из трюма несколько бочонков с пивом, и еще один – с крепким напитком, захваченным на ливонской галере. Жидкость эта обжигала с непривычки гортань, была мутноватая и обладала совершенно отвратительным запахом. Привыкшие уже к запаху виски люди морщились и остерегались пить: к виски они привыкли, но эта жидкость была не менее крепкой, однако характер ее запаха невозможно было определить. К тому же виски – прозрачный напиток, а этот – мутный.
Хлебнув из кружки и поперхнувшись, Степан вопросительно посмотрел на Ингрид. Та отрицательно покачала головой: отец никогда не привозил такого из чужих стран, да и у Хагена подобного не водилось.
Усмехнувшись, помотал головой и Марко Фоскарино.
– Не знаю, что это, – заметил он. – В Венеции и во всем цивилизованном мире пьют вино или пиво на худой конец. Британцы делают виски, но такого я никогда не пробовал.
Ситуацию разрешил неожиданно баварский дворянин, увидевший возникшие затруднения. Выпив половину своей кружки одним махом, Альберт фон Хузен пояснил:
– Это называется шнапс. Крестьяне выкуривают его из фруктов – яблок или груш. А к запаху просто нужно привыкнуть. Конечно, это напиток не для благородных господ.
С этими словами Альберт долил себе еще шнапса и залпом выпил снова. Годы, проведенные за учебой в университете, закалили его основательно…
Но шнапс оказался не единственным продуктом, который русские моряки увидели впервые. Среди продуктов с захваченной галеры оказались некие круги, похожие на толстых свернувшихся змей. Правда, запах был хотя бы понятен – он напоминал копченое мясо.
– Это колбаса, – пояснила Ингрид. – В Швеции колбасу тоже делают. Берется мясо, перемалывается, а затем засовывается в перемолотом виде в кишку и в таком уже виде коптится.
– Диковинка, – промолвил Лаврентий, вертя в руках отрезанный кусок колбасы и разглядывая его с недоверием. – А зачем же мясо перемалывать? Для чего портить мясо?
Впрочем, когда шнапса оказалось выпито уже достаточно, моряки смогли есть и диковинную колбасу. Новые члены команды постепенно начали чувствовать себя свободнее, разговорились. Среди бывших галерных гребцов оказались поляки, с которыми русские могли разговаривать, да и остальные, даже не понимая языка друг друга, находили возможность объясняться между собой.
Только Франц с Альбертом держались отчужденно, стараясь быть поближе к Степану и сотнику Василию. Их пугала непонятная обстановка русского корабля, чужая речь, да и сам факт братания людей из разных социальных групп. Баварским дворянам было непонятно, как и почему капитан корабля сидит рядом и чокается кружкой с боярским сыном. А простой матрос чокается с капитаном…
Уже немного освоившись и поняв обстановку, Франц шепнул брату, что следует держаться поближе к Василию – он боярский сын, то есть граф. А если так, то, вероятно, он имеет право посвящать в рыцари, и посвящение будет действительным. Услышав это, Альберт важно кивнул, соглашаясь. Да, на всякий случай это следовало иметь в виду…
