Его тело болталось на ноке рея, а поскольку корабль поднимался и опадал на крупной зыби, шедшей со стороны Берри-Хэд, оно раскачивалось и подпрыгивало, обреченное оставаться в таком положении дотемна. Хорнблауэр, бледный и досмерти измученный всем произошедшим, начал поиски каботажного судна, которое могло бы зайти в Дублин по дороге из Бриксгэма, чтобы выполнить свою часть сделки. Однако ему не было суждено сделать это в тот же день, как не суждено было и телу провисеть между небом и морем весь положенный ему срок: ветер вдруг зашел к северу и стал понемногу крепчать. Если западный шторм держал французский флот запертым в гаванях Бреста, то северный мог дать ему возможность выйти в море, а значит, Флоту Ла-Манша пора было возвращаться на свой пост. Мачты флагманского корабля расцветились сигнальными флагами.
«Команде – на кабестан!» – взревели во всю мощь своих глоток боцманские помощники на двадцати четырех кораблях разом: «Все наверх, паруса ставить!» Взяв двойные рифы на марселях, флот построился в походный ордер и начал свой долгий путь к выходу из Ла-Манша.
– Мистер Хорнблауэр, проследите, чтобы это было убрано.
Пока выбирали якорь, тело было спущено с нока реи и зашито в кусок парусины, с грузом в ногах. На траверзе Бэрри-Хэд оно было выброшено за борт без церемонии или молитвы. Маккул умер смертью преступника и должен был быть похоронен как преступник. Между тем большие корабли в тесном строю прокладывали себе путь обратно на свои трудные посты – среди скал и изменчивых течений побережья Бретани, а несчастный лейтенант на палубе «Славы» мучился, терзаемый тяжелыми воспоминаниями.
В крошечной каюте, которую он делил со Смитом, одна вещь постоянно напоминала Хорнблауэру о событиях того мрачного утра. Этой вещью был морской сундучок красного дерева с выпуклыми буквами «Б.И. Маккул» на крышке. А в бумажнике Хорнблауэра хранилось последнее письмо казненного и его бессвязное, лихорадочное стихотворение. Хорнблауэр не мог отослать их вдове Маккула, прежде, чем «Слава» зайдет в какой-либо английский порт и его раздражала эта невозможность выполнить свою часть сделки. Стоящий под койкой сундук действовал на нервы Хорнблауэру, а Смит негодовал из-за того, что и без того маленькая каюта стала еще теснее.
Хорнблауэр никак не мог забыть Маккула, а его обязанности младшего лейтенанта линейного корабля, несущего однообразную блокадную службу, не давали ему впечатлений, достаточно ярких для того, чтобы он смог избавиться от своих навязчивых мыслей. Наступала весна и погода становилась все лучше. Однажды, открыв свой кожаный бумажник и, по привычке, рассматривая предсмертное письмо Маккула, Хорнблауэр внезапно ощутил прилив незнакомых ему ранее чувств. В полумраке каюты можно было лишь с трудом разобрать слова прощания. Хонблауэр уже знал письмо и стихи почти наизусть и все же он еще и еще раз всматривался в знакомые строчки, чувствуя почти кощунственное желание постичь, что хотел передать своими последними словами этот мужественный и, в то же время, испуганный человек, писавший их, когда дух его уже бился в агонии. «Как Бабочка пред Искрой…». Что могло вызвать к жизни столь странные образы? «О, поверните полный жизни круг. О, совершите новый оборот» Почему это должны делать Небеса?
И вдруг прозрение начало просыпаться в напряженном нечеловеческим усилием мозге Хорнблауэра. Письмо – со всеми его нежными выражениями и словами любви, – было написано без правок и подчисток. Но вот стихи… Хорнблауэр вспомнил смятые листки, покрытые многочисленными перечеркиваниями и вставками. Стихи были написаны с особым старанием и вниманием. Сумасшедший или человек, терзаемый страхом и болью, может, конечно, после таких мучительных попыток написать бессмысленный стишок, но при этом не станет писать такое письмо, а значит…
Хонблауэр сел на койке, хотя еще минуту тому назад собирался лечь. «Ударьте им…» Не понятно, почему Маккул написал «им», вместо «их». Хорнблауэр проговорил про себя оба слова. Если поставить «их», то ни созвучие, ни ритмика стихов не будут нарушены. Это должен быть шифр! Но тогда при чем тут сундук? Почему Маккул просил отослать сундучок, наполненный не такими уж ценными одеждой и бельем? Достаточно было упаковать в небольшой сверток два детских портрета. Сундучок, с его массивными стенками из красного дерева и резной крышкой был, несомненно, интересным образчиком столярного искусства и при этом – очень и очень загадочным.
Все еще сжимая письмо в руке, он встал с койки и вытащил из-под нее сундук. Б.И. Маккул. Барри Игнациус Маккул. Лейтенант Пэйн внимательно осмотрел и ощупал каждую вещь из сундучка. Хорнблауэр открыл его и, в который раз, заглянул внутрь; там не было ничего, заслуживающего особого внимания. Он закрыл крышку и повернул ключ. Б.И. Маккул. Потайное отделение! Хорнблауэр вновь лихорадочно открыл сундучок, выбросил из него все содержимое и внимательно осмотрел стенки и дно. Ему хватило нескольких секунд, чтобы убедиться: в них не было место даже для микроскопического потайного отделения. Крышка была толстая и тяжелая, но в ней тоже не было ничего подозрительного. Он закрыл ее и сел рядом, все еще с письмом в руке.
Хорнблауэр уже хотел было сложить вещи обратно в сундук, как вдруг новая мысль озарила его. «Как Бабочка пред Искрой». Он лихорадочно ухватился за букву «Б» на крышке, подергал ее и попробовал повернуть. «Как Бабочка пред Искрой!» Он вложил большой и указательный пальцы в отверстия на букве «Б», сильно сжал и потянул вверх. Ничего! Хорнблауэр уже готов был сдаться, как вдруг буква дрогнула и вышла из крышки почти на полдюйма. Он вновь открыл сундук – ничего не изменилось.«Пред Искрой!» Ну и глупец же он! Большой и указательный пальцы на букву «И». Нажим в одну сторону, в другую – и она повернулась! Но – все еще никакого видимого результата. Хорнблауэр вновь взглянул в листок со стихами. «Покинет тела бездыханный склеп». С этим, похоже, ничего нельзя было поделать. «Вот Силы Тьмы, что за моей душой». Тоже нет. Ну, конечно же! «Ударьте им!» Это «иМ». Хорнблауэр положил руку на букву «М» и с силой нажал. Буква скользнула внутрь крышки. «Как море вверх – взлетает разум мой. Как море вниз – души моей полет». Хорнблауэр нажал на первую «К» – буква выскочила из крышки, нажал на вторую – буква ушла внутрь. «О, поверните полный жизни круг. О, совершите новый оборот!» Немного усилий – и «У» мягко повернулась на невидимых шарнирах. Хорнблауэр повторил оборот. Теперь оставалась одна «Л». Он вновь взглянул в листок со стихами: «Из Ада с громом Люцифер встает». Теперь Хорнблауэр угадал сразу – он ухватился за «Л» и изо всех сил дернул; буква поднялась и повисла, удерживаемая на петлях. В этот же самый момент изнутри крышки раздался громкий щелчок. Больше ничего не произошло. Хорнблауэр осторожно взялся за крышку и попытался ее поднять, однако вверх пошла только половина массивной доски красного дерева, еще недавно казавшейся цельной; нижняя ее часть по-прежнему осталась на своем месте, а промежуток между двумя половинами оказался заполненным аккуратными свертками каких-то бумаг.
Содержимое первого из них было удивительным. Заглянув в него, Хорнблауэр увидел порядочную пачку пятифунтовых банкнот – кругленькую сумму. Содержимое следующего свертка было таким же. Одного взгляда хватило, чтобы понять: денег было вполне достаточно, чтобы поднять в Ирландии новый мятеж. Первое, что он увидел в следующем свертке, был список каких-то имен и фамилий, напротив каждого из которых стояли короткие примечания. Хорнблауэру не пришлось читать долго, чтобы понять: сверток содержит информацию, необходимую для организации восстания. Последний сверток содержал черновик прокламации, которую, очевидно, собирались отпечатать в нужный момент. Она начиналась с красноречивого обращения: «Ирландцы!»…
Хорнблауэр вновь присел на койку и постарался сосредоточиться, раскачиваясь в такт с движениями корабля. У него под рукой оказалась сумма денег, достаточная, чтобы обеспечить ему безбедное существование на всю жизнь, а сведений, содержащихся в других свертках достаточно, чтобы усеять виселицами всю Ирландию, – если, конечно, они попадут правительству Его Величества. Внезапно пораженный этой мыслью, он уложил содержимое тайника назад и закрыл крышку.
На некоторое время он позволил себе приятную рассеянность, изучая оригинальный механизм секретного замка. Его не возможно было открыть, пока с каждой буквой – последовательно! – не проделывалась конкретная операция. «И» не поворачивалась, прежде, чем была поднята «Б» и представлялось практически невероятным, чтобы кто-нибудь случайно потянул за букву «Б» с необходимым усилием. Вряд ли кто-либо без подсказки смог бы открыть тайник между двумя половинами крышки, а соединения между деревянными частями были скрыты с удивительным искусством. До Хорнблауэра вдруг дошло, что, когда он доложит о своей находке по команде, Пэйну, который отвечал за обыск Маккула, придется худо. Лейтенант Пэйн станет посмешищем всего флота и его карьера будет сломана.
