Рафаэль Сабатини - Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник)

В Кампетто им повстречался еще один из капитанов Просперо, пробирающийся со своими шестью десятками людей вниз в поисках основных сил. Поэтому, когда Просперо достиг наконец красных стен Кастеллетто, еще подсвеченных багровыми лучами заходящего солнца, за ним двигался отряд, насчитывавший более двух сотен человек.

Створки ворот распахнулись, и солдаты быстрым шагом вошли внутрь. Люди, бросившиеся им наперерез, когда они проходили мимо домика стражи, были сметены с дороги, словно сухие ветки горным потоком.

Во внутреннем дворике, наполовину уже погруженном в тень, их встретило еще больше людей, и вперед быстро вышел командующий ими офицер из провансальских сил Дориа, который узнал капитана папского флота.

– Чем могу служить, господин капитан? – Прозвучавшее в вопросе почтение было чисто служебным. Провансалец был достаточно осведомлен о том, что творилось в этот день в Генуе, чтобы обеспокоиться подобным вторжением.

Просперо был краток.

– Вы отдаете Кастеллетто под мое командование.

На смуглом лице мужчины отразилось смятение. Потребовалось некоторое время, чтобы он смог заговорить снова.

– При всем моем почтении к вам, я не могу этого сделать, господин капитан. Меня назначил сюда командиром мессир Чезаре Фрегозо, и я должен оставаться здесь до тех пор, пока мессир Чезаре не отменит приказ.

– Или пока я не вышвырну вас вон. Вы слышали меня, синьор. Хотите вы того или нет, но придется подчиниться.

Офицер попытался возмутиться. Хотя он и без того был крупным мужчиной, казалось, что он на глазах вырос еще больше.

– Господин капитан, я не могу следовать вашим приказам. Я…

Просперо махнул рукой в сторону выстроившихся за ним людей.

– У меня есть для вас убедительные доводы.

Злобную гримасу офицера сменила мрачная усмешка.

– А, черт возьми! Если вы перешли на такой тон, то что же остается мне?

– То, что я предлагаю. Это убережет вас от неприятностей.

– Меня – возможно. Что до вас, сударь, вы, похоже, напрашиваетесь на них.

– Полагаю, это мое дело.

– Надеюсь, оно придется вам по вкусу. – Офицер повернулся на каблуках и громовым голосом отдал приказ. В ответ на это его люди быстро собрались, построились в шеренги и через десять минут уже выходили из крепости под звуки марша «En Revenant d’Espagne»[6]. Уходивший последним командир отвесил Просперо поклон, полный насмешки и угрозы.

Просперо отправился на поиски отца. Дорогу ему указывал Сципион: вверх по каменной лестнице к порту, охраняемому двумя стражниками, тотчас же отпущенными, чтобы догнать своих. Затем Просперо отпер дверь и, пройдя через прихожую, напоминающую голыми стенами тюрьму, вошел в маленький кабинет, отделанный в серо-голубых тонах.

На кушетке, стоящей под одним из окон, откуда открывался вид на город, порт и залив, в изнеможении полулежал Антоньотто Адорно. Несмотря на жару, он был закутан в длинную черную накидку, отороченную густым темным мехом. Его жена, изящная и моложавая, в пурпурном платье с золотой отделкой и твердым высоким корсажем, сидела в кресле у изголовья кушетки.

Стол, стоявший посередине комнаты, был заставлен остатками простой еды: полбуханки грубого ржаного хлеба, половина головки ломбардского сыра, тарелка с фруктами: финиками, персиками и виноградом – из сада какого-нибудь патриция; высокий серебряный кувшин с вином, несколько стаканов.

Скрип дверных петель привлек внимание монны Аурелии. Она оглянулась через плечо, и даже под черной вуалью было заметно, как она побледнела при виде Просперо, замешкавшегося на пороге. Затем она вскочила, ее грудь всколыхнулась от рыданий, в свою очередь заставивших ее мужа приподнять тяжелые веки и оглядеться. Ничто не изменилось в лице Антоньотто, лишь шире приоткрылись его добрые и честные глаза. Голос его звучал столь тихо, что в нем нельзя было различить никаких оттенков чувств:

– А, это ты, Просперо. Как видишь, ты прибыл в недобрый час.

И хотя никаких упреков со стороны отца не последовало, Просперо не был намерен щадить себя.

– Вы имеете полное право удивиться, синьор, что я вообще появился. – Он вошел в комнату. Следом за ним вошел Сципион, закрыв за собой дверь.

– Нет-нет. Я надеялся, что ты придешь. Ты должен кое-что мне рассказать.

– Только то, что ваш сын глупец, а это вряд ли для вас новость, если вы не считаете его еще и подлецом. – Голос Просперо звучал горько. – Этот мерзавец Дориа слишком легко одурачил меня.

Антоньотто неодобрительно поджал губы.

– Не легче, чем меня самого, – сказал он и добавил: – Яблоко от яблони недалеко падает.

Сгорая от стыда, Просперо обратил полный боли взгляд на мать. В порыве материнского чувства она простерла к нему руки. Он быстро шагнул навстречу, взял обе ее руки в свои и склонился, чтобы по очереди их поцеловать.

– Уж в этом-то твой отец прав, – обратилась она к нему. – Твоя вина не тяжелей его собственной, как он и сказал. Виной всему его же упрямство. – Ее голос стал ворчливым. – Ему следовало выполнить волю народа. Нужно было сдаться, когда народ того желал. Тогда бы он поддержал его. Вместо этого, отец заставил их умирать от голода и отчаяния, и они взбунтовались, подстрекаемые Фрегозо. В этом-то и заключается вина.

Некоторое время они бесплодно пререкались: мать старалась оправдать Просперо, а он упрямо казнил себя. Антоньотто безучастно прислушивался к спорящим и, казалось, дремал. Наконец беспристрастный зритель Сципион напомнил им, что сейчас важнее найти выход из опасной ситуации, нежели выяснять, какие причины ее вызвали.

– Выход-то найти можно, – заявил Просперо. – Я в состоянии хоть этим исправить свою ошибку. У меня под рукой достаточно войск.

– И это выход? – вскричала его мать. – Бежать? Оставить все? Нечего сказать, прекрасный выход для дожа Генуи – оставить торжествовать Фрегозо и этих негодяев Дориа!

– В свете всего случившегося, мадонна, – подал голос Сципион, – я буду рад, если вам удастся хотя бы это. Вы полагаете, Просперо, у вас действительно хватит людей? Вы уверены, что доберетесь до ваших галер? И даже если доберетесь, что Дориа позволит вам отплыть?

Антоньотто приподнялся.

– Спроси лучше, позволят ли Фрегозо. Именно они сейчас хозяева положения. Можно ли сомневаться, что они потребуют смерти всех Адорно, чтобы некому было возвратиться и отобрать узурпированную ими власть?

– Пока я удерживаю эту крепость…

– Оставь эту мысль, – прервал его отец. – Тебе и дня ее не удержать. Армию надо кормить. У нас нет припасов.

Это был тяжкий удар, разрушивший надежды Просперо. Лицо его приняло ожесточенное выражение.

– Что же остается?

– Поскольку у нас нет ни крыльев, ни даже летательной машины вроде той, что была у дурня, сломавшего себе шею, спрыгнув с башни Святого ангела, нам остается лишь вверить нашу судьбу Господу.

На этом они могли бы и остановиться, не приди к ним на помощь хитроумный Сципион.

– Выход для вас, – сказал он, – не в том, чтобы силой пробиваться через город, а в попытке поодиночке уйти полями.

Побуждаемый их вопрошающими взглядами, он перешел к подробным объяснениям. Восточная сторона Кастеллетто возвышалась над самой городской стеной. Крыши крепостных бастионов от скал у подножия городской стены отделяло семьдесят футов крутой каменной кладки.

– Мы покинем Геную, – сказал Сципион, – тем же путем, какой избрал святой Петр, покидая Дамаск. Из корзины легко сделать люльку, которую можно спустить на веревках.

Глаза Антоньотто оставались безучастными. Он напомнил остальным о своем состоянии. Его рана не позволит ему уйти этим путем. Она совсем лишила его сил. Кроме того, что он теперь значит? Потеряв все, что было ему дорого, он готов равнодушно встретить любой исход, каким бы тот ни был. С искренностью, ни в ком не вызвавшей сомнения, он сказал, что рад бы успокоиться навеки. Пусть Просперо и его мать попытают счастья, не обременяя себя больным и беспомощным человеком.

Однако ни Просперо, ни его мать не захотели и слышать об этом. Либо они вместе уходят, либо вместе остаются. Поставленному перед таким выбором Антоньотто оставалось только согласиться и начать готовиться к побегу.

К сумеркам все было готово, и позднее, под покровом темноты, импровизированная люлька поочередно спустила всех троих беглецов со стен крепости. Держали ее люди под командой Сципиона.

Так бесславно завершилось правление Адорно в Генуе, и в то время как мадонна Аурелия негодовала на Дориа и Фрегозо, Просперо ругал лишь себя самого за то, что стал орудием предательства, приведшего к падению его отца, которого он теперь и поддерживал в постыдном бегстве, помогая держаться на ногах.