Рафаэль Сабатини - Меч Ислама. Псы Господни. Черный лебедь (сборник)

Глава V

Битва при Амальфи

В начале августа 1527 года французские войска во главе с Дориа заняли Геную, а Просперо бежал из нее, покинув свой отряд папского флота.

Менее чем через год – в конце мая 1528‑го – мы вновь встречаем его, уже в качестве капитана императорских войск в Неаполе, под началом дона Уго де Монкады, наместника императора.

Его отец умер то ли от ухудшения здоровья вследствие перенесенных во время побега тягот, то ли от нежелания жить дальше, то ли и от того, и от другого. Когда они достигли Милана и предоставленного им губернатором Антонио де Лейвой убежища, он уже был при смерти, и скончался через три дня после прибытия в огромном замке Порто-Джовия.

Бурное горе вдовы изумило Просперо. Он считал свою мать слишком самовлюбленной, чтобы столь глубоко переживать происходящее с другим, независимо от того, сколь дорог он ей был. В тяжелый час утрата сплотила их, а скрытая внешней холодностью глубина переживаний матери несколько утешила Просперо.

Всю ночь и последующий день женщина провела в оцепенении. Спустя тридцать часов после смерти Антоньотто она вышла, облаченная в черный бархат, чтобы встать вместе с Просперо у гроба его отца.

Голос этой дочери Строцци часто звучал резко, почти жестко, но никогда еще Просперо не слышал его таким.

– Твой отец лежит здесь убитый. Тебе известно, кто убийцы и где их искать. Это Дориа, алчные, вероломные и бессовестные, доведшие его до столь печального конца. Никогда не забывай этого, Просперо.

– Я не намерен это забывать.

Она дотронулась до его руки и произнесла более мягким и торжественным тоном:

– Преклони колена, дитя мое. Преклони колена. Положи руку на гроб, туда, где должно быть сердце отца. Сейчас оно холодно, но когда-то было горячим и любило тебя. Поклянись на этом сердце, что не успокоишься, пока не свергнешь Дориа, как Дориа сделали это с Антоньотто Адорно. Поклянись в этом, сын мой. И пусть эта клятва станет молитвой за упокой его души.

Он опустился на колени и простер руку. Памятуя о предательстве, сделавшем его орудием гибели собственного отца, он произнес клятву не менее пылко, чем говорила мать, обращаясь к нему.

Первым шагом на пути к исполнению этой клятвы было поступление Просперо на службу к императору – шанс, данный ему де Лейвой.

Через год после принесения клятвы кампания против императора достигла заметных успехов, и казалось, что проклятия, которые Карл V навлек на себя грабежами Рима, сковали его и лишили сил. Маршал де Лотрек, провозгласивший себя властителем всей Верхней Италии, уже два месяца стоял против Неаполя с тридцатью тысячами солдат. Осажденный город был уже на грани голода, появился грозный призрак чумы.

Чтобы пресечь пути морских сообщений, на помощь к Лотреку подошли галеры Дориа. Но Андреа там не было. Он позволил Филиппино занять свое место, сам же остался в Генуе. Ключ к этой загадке дал Сципион де Фиески. Он умудрялся поддерживать связь с Просперо и в своих последних письмах сообщал, что в Генуе неспокойно. Он писал, что Андреа Дориа постигла участь политиков, не выполняющих своих обещаний, и он никогда еще не был так близок к падению, как сейчас.

Французский протекторат, вопреки уверениям Дориа, что Лигурийская республика будет наконец свободной, оказался на самом деле тиранией, наиболее свирепой и жестокой из всех пережитых городом, и ореол героя, которым был окутан Дориа, начал меркнуть. Напряженность достигла апогея, когда французы попытались на средства Генуи построить порт Савону. Генуэзцы поняли, что, если это произойдет, они погибли. И спрос за это с Дориа, поскольку смена власти, приведшая к краху, была, конечно, делом его рук. Даже Фрегозо, которых он возвысил, присоединились к вот-вот готовому начаться восстанию против него.

И тут, обеспокоенный ростом недоверия к себе, Дориа обвинил Францию в вероломстве и объявил, что прекращает службу королю Франциску, если правонарушения не будут исправлены.

Естественно, Сципион описывал все эти прискорбные события со злобным удовлетворением и выводы свои делал под влиянием все той же злобы.

По его мнению, это объясняло, почему Андреа Дориа послал к Неаполю вместо себя Филиппино. Он боялся сейчас покинуть Геную. Он должен был остаться, чтобы доказать честность своих намерений и защитить остатки репутации. Сципион полагал, что ради собственного спасения Андреа будет вынужден оставить службу королю Франции. Ходили также слухи и о личных его неприятностях. Говорили, что Дориа не получает денег от короля Франциска. Благородные придворные дамы сего монарха промотали то золото, которое предназначалось армии. Дориа, чей карман был изрядно опустошен, безуспешно требовал долги. Когда речь шла о деньгах, он был неумолим, как и любой другой наемник.

Сципион высказал мнение, что такое положение дел, если верно им воспользоваться, может помочь восстановлению влияния императора в Италии. Чтобы выпутаться из затруднений, Дориа готов продаться сам и продать свой флот.

Просперо понимал, какие надежды питал Сципион. Если бы Дориа уступил уговорам и, оставив службу Франции, перед которой он был в долгу, перешел на сторону ее врага, он смог бы тотчас заручиться поддержкой генуэзцев, однако лишь ценой всеобщего презрения. Поскольку в Генуе это понимали, Сципион полагал, что Дориа вряд ли рассчитывал на многое в республике.

И вот с письмом, содержащим все эти сведения, Просперо отправился на поиски маркиза дель Васто, который с царским великолепием поселился в Кастель-Нуово. В этом ему помогла не только дружба с великим Пескарой[7], но и весьма близкие отношения с Карлом V. Благодаря глубочайшему доверию императора Альфонсо д’Авалос считался в Неаполе даже в большей степени представителем его величества, чем сам наместник.

Молодой маркиз – ему, как и императору, шел двадцать восьмой год, – смуглый красавец с непринужденными светскими манерами, приветливо принял гостя. Без всяких вступлений Просперо перешел к существу дела, приведшего его в замок.

– Вы знаете мое мнение, ваша светлость, о действиях наместника, на которые его вынудило отчаяние.

– Более того, – улыбнулся дель Васто, – я его разделяю.

– Ну, тогда у меня есть чем, хотя бы на время, сдержать его. – И он протянул письмо.

День был сумрачный и ненастный, и дель Васто подошел к залитому дождем окну, где было светлее. Он довольно долго читал, пощипывая свою острую бородку, и еще дольше раздумывал. Слышался лишь шелест дождя да шум волн, бившихся о скалы под замком.

Наконец он обернулся к собеседнику; его оливкового цвета лицо залил легкий румянец, глаза засверкали, выдавая охватившее его возбуждение.

– Можно ли доверять писавшему? – резко спросил он. – Можно ли полагаться на его мнение?

– Если бы дело было только в нем, я бы не стал беспокоить вас. Его взгляды не имеют значения. Выводы мы можем сделать и сами. Значение имеют излагаемые им факты и события в Генуе. К этому можно добавить и известные амбиции Дориа. Он или сам должен найти выход из своих затруднений, или оказаться последним человеком в государстве, где рассчитывал быть первым.

– Да, это я понимаю. – Маркиз отрешенно поигрывал перстнем на большом пальце. – Но возможно, он говорит правду, утверждая, что был предан Францией. Более того, это вполне вероятно, ибо натура короля Франции крайне переменчива, он легко раздает обещания и крайне неохотно их выполняет.

– Это не имеет значения, – нетерпеливо сказал Просперо. Такое выгораживание Дориа обеспокоило его. Сам-то он, без сомнения, разделял надежды Сципиона сорвать с Дориа маску и, разыскивая дель Васто, рассчитывал на поддержку с его стороны, а вовсе не на новые препятствия.

После долгого молчания маркиз подвел итог:

– Я, конечно, знаю, что у вас есть причины плохо думать о Дориа. На первый взгляд, события подтверждают вашу правоту. Но это только на первый взгляд.

– Мой отец умер не на первый взгляд, – сказал Просперо, не сдержавшись.

Дель Васто медленно приблизился и положил руку на плечо Просперо. Он мягко произнес:

– Я знаю. Это должно влиять на вашу точку зрения. – Он сделал паузу и, оживившись, продолжал: – Я использую гонца, доставившего вам это письмо. Он отнесет мое послание Андреа Дориа. Это будет проверкой суждений мессира де Фиески.

– Вы задумали сделать ему предложение? Неужели вы зайдете настолько далеко, ваша светлость?

– Если нужно, пойду и дальше. В мнении императора я уверен так же, как в своем собственном. Он считает Дориа величайшим воином нашего времени, как, впрочем, и все мы. Он твердо уверен, что тот, кому служит Дориа, и будет владеть Средиземноморьем. Если Фиески прав, то у нас есть возможность залучить его на службу императору. Его величество никогда не простит мне, если я упущу этот шанс. Я немедленно напишу в Мадрид. А пока начну переговоры с мессиром Андреа. – Рука его вновь сжала плечо Просперо, с большей, чем обычно, теплотой. – Вам я буду обязан возросшим доверием императора. Идея принести мне письмо свидетельствует о вашей проницательности и дружеском расположении. Я очень благодарен вам.