– За Его величество короля Англии.
Они выпили.
– Это был очень приятный визит, господа, – сказал Хорнблауэр. – Еще по бокалу? Нет? Не может быть, чтобы вы уехали так скоро! Впрочем, я понимаю, что у вас множество дел, требующих вашего внимания.
В момент, когда юнги в белых перчатках образовали коридор, и помощники боцманов засвистели в свои дудки, а команда, все еще при орудиях, застыла по стойке «смирно», отдавая честь отбывающим гостям, Хорнблауэр улучил момент, чтобы бросить взгляд вокруг себя. Эти юнги, помощники боцманов и орудийные расчеты в эту самую минуту могли уже смотреть в глаза неотвратимой смерти, если бы разговор принял бы более бурный характер. Он заслужил их благодарность, но, разумеется, он никогда ее не услышит. Пожимая на прощание руку бригадиру, он окончательно прояснил ситуацию.
– Удачного плавания, сеньор. Надеюсь, что буду иметь удовольствие встретиться с вами снова. Я отплываю в Кингстон как только подует береговой бриз.
Одно из очередных писем Барбары, полученное несколько месяцев спустя, помогло поставить точку на этом инциденте.
Мой наидражайший супруг, – как обычно писала Барбара, и, как всегда, эти слова вызвали улыбку на устах Хорнблауэра. Письмо состояло из нескольких листов, и первый из них содержал много интересного для Хорнблауэра, однако обычное изложение общественных и профессиональных сплетен Барбара начала не раньше, чем со второй страницы.
– Прошлым вечером лорд-канцлер был моим соседом слева за обеденным столом, и много чего рассказал про «Абидосскую невесту», и, как следствие, к моему великому удовольствию, про моего дорогого супруга. Испанское и голландское правительства через своих послов, направили самый настоящий протест секретарю министерства иностранных дел, который мог только подтвердить получение нот и пообещал дать ответ, когда ситуация станет ясной с точки зрения закона. А как сказал лорд-канцлер, во всей истории адмиралтейского права не было более запутанного случая. Страховщики отказываются от выплаты страховой премии (надеюсь, мой наидражайший, я правильно использую эти технические термины), отчасти из-за халатности капитана «Хелмонда», который не удостоверился в добропорядочности «Абидосской невесты», а также из-за халатности голландского правительства, поскольку захват имел место в голландских территориальных водах близ Бонэра, а голландцы горячо отрицают, и факт своей халатности и то, что захват действительно произошел вне их территориальных вод. Кроме того, как кажется, есть еще неозвученные осложнения, связанные с тем, что вы нашли «Абидосскую невесту», покинутую своим экипажем: известно ли вам, дражайший, что, похоже, тот факт, касался ли действительно ее якорь дна или нет, имеет первостепенное значение с точки зрения закона? В любом случае, ни один двор не берется дать делу законный ход, так как никто не может решить, к чьей юрисдикции оно относится (надеюсь, дражайший, что вы будете снисходительны к своей женушке и внимательно выслушаете и примете к сведению все эти труднопонятные выражения). Сопоставляя одно с другим, а также принимая среднюю продолжительность каждой поездки в Вест-Индию, необходимой для сбора свидетельских показаний, за четыре месяца, и не упуская из виду отводов, протестов и контрпротестов, лорд-канцлер считает, что пройдет тридцать семь лет прежде чем это дело поступит на рассмотрение палаты лордов. «Благодаря этому, – добавил он, хмыкнув в ложку с супом, – наша заинтересованность в нем существенно уменьшится».
Но это еще не все новости, наидражайший. Есть еще кое-что, что крайне огорчило бы меня, если бы я не была уверена в том, что это обрадует моего мужа-адмирала. Сегодня, во время чая у леди Эксмут (представляю, как широко раскроются от ужаса ваши милые очи, когда вы узнаете, что женщины владеют такого рода секретами), я слышала, что Его светлость с большим одобрением смотрит на позицию, которую вы заняли по отношению к испанским и голландским военно-морскими властям. Наидражайший мой, я была так рада, хотя никогда не сомневалась в этом. Уже принято решение о продлении вашего командования на следующий год, и мое удовольствие от понимания того, как вы будете обрадованы таким признанием ваших заслуг, почти, нет, совершенно умеряет мою печаль при мысли о нашей дальнейшей разлуке. Мой самый дорогой, нет ни одной женщины, которая любила бы вас, которая любила бы своего мужа сильнее, чем я люблю вас – самого верного, самого храброго, самого смелого, самого умного, но я не должна писать так, поскольку есть еще новости, о которых стоит рассказать.
Они заключаются в том, что Правительство, безусловно, всегда с одобрением смотрело на попытки испанских колоний завоевать независимость, и с крайним неодобрением на попытки испанского правительства совершить реконкисту посредством войск, посланных из Европы. Есть сведения, что имеются некие иные силы, обеспокоенные таким движением к свободе, которые рассматривали вопрос о военной помощи Испании в Испанской Америке. Победа при Карабобо, в которой бедный мистер Рэмсботтом и его пушки сыграли такую роль, сделала это вмешательство еще более неуместным. Есть большой государственный секрет, такой большой, что за чашкой чая он произносился не иначе как шепотом, что британское правительство намеревается издать декларацию о недопустимости военного вмешательства в дела Испанской Америки. И похоже, что наше правительство действует так в согласии с американцами, так как известно, что президент Монро планирует издать декларацию, провозглашающую ту же самую доктрину, и в отношении ее ведутся дискуссии. Таким образом, мой дражайший супруг оказался в самом средоточии событий мировой политики, так же, как он всегда пребывал и пребывает в средоточии самого нежнейшего внимания его супруги.
Ровно в половине шестого утра Хорнблауэр не спеша вошел в свой кабинет в Адмиралти-Хаузе. Теперь, когда наступило лето, в такое время было уже достаточно светло для того, чтобы работать, и в то же время достаточно прохладно. Джерард и Спендлов, его флаг-лейтенант и секретарь, уже ожидали его здесь – им пришлось бы несладко, если бы это оказалось не так. Вытянувшись по стойке «смирно», но не щелкнув при этом каблуками (за три года они поняли, что их шеф не одобряет такой привычки), они выпалили: «Доброе утро, милорд! Доброе утро, милорд!» - словно дуплетом из охотничьей двухстволки.
«Утро», - сказал Хорнблауэр. Он еще не выпил на завтрак чашечку кофе, в противном случае перед словом «утро» он поставил бы «доброе». Он уселся за свой стол, а Спендлов навис над его плечом с кипой бумаг, в то время как Джерард сдавал утренний рапорт.
