— Артия, нам надо поговорить. Наедине!
— Да, Эбад. Но здесь ничего не получится.
— Это необходимо. Если в Ангелии меня повесят…
— Мистер Вумс, никого их нас не повесят!
— Если меня, быть может, повесят… Я не рассказал тебе всего, что должен. Ты обязана знать!
— Эбад, сюда уже идут три офицера и шесть матросов. Хотят посмотреть, как мы репетируем. А может, проверяют, не рассказываем ли мы друг другу каких-нибудь секретов.
— Проклятье!
— И нас всегда держат порознь, только на палубе и можно увидеться.
Военные были уже возле них. Эбад зарокотал своим лучшим сценическим голосом:
— А бом-брамсель — это парус, который поднимается выше всех остальных! Да услышит мою клятву самый высокий бом-брамсель! Смотри же внимательно… — Его черные глаза сверкали, как клинки, и зрители застыли на месте, завороженно глядя на представление. — Слушай меня внимательно, Пиратика! Сегодня вечером, под безлунными небесами, я буду ждать тебя. Ибо я должен открыть тебе тайну ранних лет твоей жизни…
Артия прищурилась. Она не сразу нашлась, что ответить. Потом сказала:
— Клянусь своей душой, сэр, ваше желание будет исполнено.
И моряки разразились восторженными аплодисментами.
2. В шлюпке
Под покровом безлунного черного неба Артия стояла возле поручней «Неуязвимого» и ждала Эбада Вумса.
Пробраться на палубу оказалось совсем нетрудно. Она попросилась прогуляться на ночь, подышать прохладным свежим воздухом. Капитан разрешил ей выйти на два часа. Удовлетворил он и ее просьбу о том, чтобы ее оставили одну и дозволили поразмышлять о своей судьбе. Романтик он, этот капитан. К счастью…
Планкветт слетел вниз и уселся рядом с Артией на поручни — он редко так поступал в присутствии военных. Свин сидел с офицерами в кают-компании. Они играли в карты, а пес, восседавший на своей попугайской косточке, помогал им, одобрительно тявкая при особо удачном раскладе. («Вероломное животное!» — восклицал Эйри. «Нечего винить старого пса, от нас ему теперь никакого проку», — вступался за собаку Вускери.)
Артия спрашивала себя, удастся ли Эбаду выбраться из тюрьмы под палубой. Когда ей уже начало казаться, что нет, он внезапно вырос возле нее, подойдя бесшумно, как ходила она сама — и как ходила Молли…
В двух словах он поведал ей о том, как ему удалось улизнуть:
— Там, внизу, они нас не связывают. Свин принес мне ключ от двери.
— Свин?!
— Протолкнул его носом под дверь. Старый трюк, которому мы его научили в свое время. Такие уловки бывают нужны безработным актерам. Свин — самый лучший пес в Ангелии. И, уж конечно же, самый чистый.
— Значит, он тоже помогает и нашим, и вашим. — Артия прислушалась к тявканью Свина в кают-компании.
Эбад развязал Артии руки и протянул ей веревку.
О побеге никто из них даже не заговаривал — понимали, что это невозможно, хотя сейчас руки у них были свободны, а двери темницы открыты. На верхней палубе, не сводя глаз с океана, прогуливались двое впередсмотрящих. Пленник, отважившийся на побег, будет немедленно застрелен. Впрочем, даже если и забыть о стрельбе, почти никто в команде Артии не умел плавать, а до берега было далеко. Она уже подумывала, не попробовать ли захватить этот корабль. И пришла к выводу, что это невозможно. Они были разоружены и не имели доступа к оружию. А команда «Неуязвимого» насчитывала больше шестидесяти человек. И потом, даже если им удастся захватить корабль — что очень маловероятно, — к нему на помощь тут же придут два других. Шансы слишком малы. Артия изо всех сил старалась не думать о том, до чего же тяжела эта временная иллюзия свободы, и не уговаривала Эбада попытать счастья в воде. Она чувствовала, что он ее не покинет, и понимала: ему известно, что и она, в свою очередь не покинет своих друзей.
— Скоро здесь пройдут вахтенные, — сказал Эбад. — Давай залезем в одну из шлюпок. Вряд ли нас там станут искать. Если им понадобишься ты, можешь откликнуться, а я не стану поднимать голову.
Они сидели в лодке, в полной темноте. Планкветт, словно оберегая их тайну, снова взлетел на грот-мачту. При свете звезд Артия едва различала лицо Эбада — лицо бывшего раба, потомка царей.
— Я тебе всё расскажу, Артия. Только надо торопиться. Тебе всё еще кажется, будто ты помнишь, как в детстве была на море — настоящем море?
— Да. Несмотря на всё, что ты мне рассказывал. Несмотря на то, что пороховой взрыв отбил у меня память на целых шесть лет. Я помню море. Помню до мельчайших подробностей.
— Ты права, Артия. Клянусь брам-стеньгой, это чистая правда.
Она медленно вздохнула. И всё. Эбад продолжал:
— Молли была актрисой. И это тоже правда. Тот человек, твой отец, Фитц-Уиллоуби Уэзерхаус, он увидел ее и посватался, и она почему-то согласилась выйти за него. Она прожила с ним около года, в это время и родилась ты. Молли говорила тебе, что ты ни капельки не похожа на Уэзерхауса? Только на нее. Вылитая она! Одним словом, прожив год, она его бросила.
— Я всегда была этому рада. Но что же случилось дальше?
— Она не вернулась на сцену. Боялась, что Уэзерхаус будет преследовать ее. Она решила сесть на корабль и покинуть Ангелию. Я повстречал ее в Ландоне. — Эбад тяжело вздохнул. — Если уж рассказывать, так чистую правду. Всего один взгляд и… Это ее слова, но я тоже мог бы повторить их. Всего один взгляд — и мы уже не принадлежали себе. Так бывает. Любовь всё-таки существует…
— Ты и Молли?!
— Да. Ты разочарована?
— Я рада! Что было дальше?
— Мы сели на корабль, идущий вниз по реке, к побережью. Добрались до Тараньих Ворот и нашли там судно, идущее во Франкоспанию. Оттуда сумели добраться до Амер-Рики. Мы направлялись на самый южный край континента, в место, название которого по-франкоспански означает «Рай Храбрецов». Город этот пострадал от многих войн. По слухам, там легко было разбогатеть. Не знаю, верили ли мы этим слухам. Но название оказалось правильным…
— Это место — Альпараисо?
— Да.
Артия подумала о штормах и штилях. О весельных шлюпках, тянущих огромный корабль через неподвижную полосу безветрия, об опаловых звездах Южного Креста. И пересказала эти мысли Эбаду.
— Ты всё это видела, Артия. Ты была совсем маленькой — год или два… Но ты видела это — с ней и со мной. Тогда-то она и начала учить тебя языкам. И научила тебя плавать, как когда-то я научил ее, в Франкоспанском заливе. И она рассказывала тебе обо всём, что происходит на корабле. Даже когда налетал шторм — Боже мой! — Молли, твоя мать, расхаживала по палубе, не ведая страха. Она держала тебя на руках, показывала, как сверкают молнии, как ветер едва не переворачивает корабль, как бегают по снастям призрачные огоньки, как вздымаются над головой волны высотой с колокольню.
