Чтобы не возиться лишний раз с кандалами, тюремщик Мансеер отправил Хэла, прикованного к отцу, в маленькую камеру наверху, а остальные спустились вниз.
Хэл и сэр Фрэнсис сидели рядом на каменной полке, служившей кроватью. Как только они остались одни, Хэл выпалил:
— Отец, я хочу объяснить насчет Катинки… я хочу сказать, жены губернатора.
Сэр Фрэнсис неловко — мешали цепи — обнял его.
— Каким невероятным это ни покажется, я тоже когда-то был молод. Не нужно больше говорить об этой шлюхе. Она недостойна твоего внимания.
— Никогда в жизни не буду больше любить женщину, — горько сказал Хэл.
— То, что ты чувствовал к этой женщине, мой сын, совсем не любовь. — Сэр Фрэнсис покачал головой. — Любовь — драгоценная валюта. Трать ее только на том рынке, где тебя не обманут.
Из соседней камеры донесся стук по решетке, и Альтуда спросил:
— Как идет суд, капитан Кортни? Дали вам почувствовать вкус правосудия Компании?
Сэр Фрэнсис, повысив голос, ответил:
— Все идет, как ты говорил, Альтуда. Очевидно, ты это уже узнал на себе.
— Губернатор — единственный бог на этих небесах, которые называются Добрая Надежда. Здесь правосудие — это то, что выгодно Голландской Вест-Индской компании или ее слугам. Судья уже признал вас виновными?
— Еще нет. Губернатор Ван де Вельде отправился жрать из своего корыта.
— Молитесь, чтобы он счел строительство стен важнее своей мести. Так вы еще можете выскользнуть из рук Неторопливого Джона. Есть ли что-нибудь, что вы скрываете от них? Может, они хотят, чтобы вы предали товарища? — спросил Альтуда. — Если нет, то вы еще можете избегнуть маленькой комнаты под арсеналом, где выполняет свою работу Неторопливый Джон.
— Мы ничего не скрываем, — сказал сэр Фрэнсис.
— А ты, Хэл?
— Ничего, — подтвердил Хэл.
— Но Ван де Вельде считает, что скрываем, — продолжил сэр Фрэнсис.
— Тогда, мой друг, могу только сказать: да сжалится над вами всемогущий Аллах.
Последние часы перед разлукой прошли для Хэла слишком быстро. Они с отцом провели время за негромким разговором. Сэр Фрэнсис часто начинал кашлять. Глаза его в тусклом свете лихорадочно блестели, и когда Хэл дотронулся до его кожи, она оказалась горячей и влажной. Сэр Фрэнсис говорил о Хай-Уэлде как человек, который знает, что никогда не вернется домой. Он описывал реку и холмы, и Хэл смутно вспомнил их, и лососей, поднимающихся весной вверх по течению, и кабанов, ревущих в период гона. Когда отец говорил о своей жене, Хэл пытался вспомнить лицо матери, но видел только женщину на миниатюре, которую закопал в Слоновьей лагуне, а не реального человека.
— В последние годы я начал забывать ее, — признался сэр Фрэнсис. — Но теперь ее лицо вновь встает передо мной, молодое, свежее и красивое, как всегда. Может, это потому, что мы скоро будем вместе? Она меня ждет?
— Я знаю, она ждет, отец, — старался заверить отца Хэл. — Но мне ты нужен больше, и я знаю, что пройдет еще много лет, прежде чем ты уйдешь к моей матери.
Сэр Фрэнсис печально улыбнулся и посмотрел на крошечное зарешеченное окно высоко в каменной стене.
— Прошлой ночью я забрался вверх и посмотрел через прутья: красная комета по-прежнему в созвездии Девы. Она кажется ближе и свирепей, и ее хвост уже стер мою звезду.
Они услышали топот стражников и звук поворачивающегося ключа. Сэр Фрэнсис повернулся к Хэлу.
— Поцелуй меня в последний раз, сын мой.
Губы отца были сухими и горячими, его кровь сжигала лихорадка. Прикосновение было кратким: дверь распахнулась.
— Не заставляйте губернатора и Неторопливого Джона ждать вас, — весело сказал сержант Манхеер. — Выходите оба.
Атмосфера в зале суда напоминала ту, что воцаряется на арене петушиных боев, перед тем как птиц выпустят друг на друга и полетят перья. Сэр Фрэнсис и Хэл первыми в длинной цепи пленников прошли на свои места, и Хэл, не удержавшись, бросил быстрый взгляд на огражденное пространство в конце зала. Катинка сидела на своем месте в середине первого ряда, прямо за ней — Зельда. Служанка посмотрела на Хэла злобно, но на лице Катинки была легкая довольная улыбка; глаза ее сверкали фиалковым огнем и как будто освещали темный угол зала.
Хэл быстро отвел взгляд: его самого удивила жаркая ненависть, сменившая недавнее обожание. «Как это могло произойти так быстро?» — удивлялся он, сознавая, что, будь у него в руке шпага, он, не колеблясь, вонзил бы ее меж мягких белых грудей.
Опустившись на свое место, он почувствовал необходимость снова посмотреть на зрителей. И похолодел, увидев еще одну пару глаз, бесцветных и внимательных, как у готового к прыжку леопарда, сосредоточенных на лице его отца.
В переднем ряду галереи расположился Неторопливый Джон. В своем пуританском черном костюме и широкополой шляпе, прочно сидевшей на голове, он походил на проповедника.
— Не смотри на него, — негромко велел сэр Фрэнсис, и Хэл понял, что отец тоже остро ощущает взгляд этих необычных блеклых глаз.
Как только зрители уселись и затихли в ожидании, из дверей соседней комнаты показался Ван де Вельде. Садясь в кресло, он широко улыбался, и парик его был надет чуть набок. Он негромко рыгнул, показывая, что хорошо пообедал. Потом посмотрел на пленников с таким благожелательным выражением, что Хэл ощутил прилив надежды.
— Я обдумал свидетельства, представленные суду, — без всякого предисловия начал губернатор, — и хочу с самого начала сказать, что на меня произвело впечатление то, как обе стороны излагали свои доводы. Полковник Шредер был образцом лаконизма…
Он чуть споткнулся на двух последних словах и снова рыгнул. Хэлу показалось, что до него донесся запах тмина и чеснока.
Затем губернатор отечески взглянул на Якобуса Хопа.
— Защитник действовал восхитительно и искусно защищал безнадежное дело, и я отмечу этот факт в документах Компании.
Хоп наклонил голову и покраснел от удовольствия.
— Однако! — Губернатор посмотрел прямо на подсудимых. — Обдумывая доводы сторон, я принял во внимание слова минхеера Хопа о том, что пираты действовали по каперскому патенту, выданному королем Англии, и что когда они напали на галеон Компании «Стандвастигейд», они не знали о прекращении военных действий между воюющими странами. Но неоспоримые свидетельства противной стороны вынудили меня полностью отвергнуть эти заявления защиты. Соответственно я нахожу, что все двадцать четыре обвиняемых повинны в пиратстве в открытом море, грабеже, похищении и убийстве.
Моряки молча смотрели на него со своих скамей.
