— Ну что же, — медленно произнес Ушаков, — я тебя не неволю. Хочу только сказать, что буду помнить тебя всю жизнь, и надеюсь, что дружба наша продолжится.
— Я бы хотел попросить вас, Георгий Алексеевич, — тихо сказал Павлов, — если что случится, позаботиться о моих детях. Особенно о сыне, Володе…
— Что может с тобой случиться? — улыбнулся Ушаков и положил руку на плечо Павлова. — Но скажу тебе — если что. всегда буду рад тебе помочь.
В эти тихие дни с особой грустью думалось о будущем расставании. Ведь здесь, на острове, останутся, быть может, самые лучшие, самые значительные годы жизни. И невольно вспоминались первые дни — высадка на берег, лихорадочная, торопливая работа по строительству дома, трудная зима. Иерок, его мудрые советы и помощь…
И Нанехак… Ее чистая, верная и благородная любовь, на которую Ушаков не мог, не имел права ответить взаимностью… Среди самых светлых и нежных воспоминаний она будет на первом и заветном месте.
Повесив на пояс несколько уток-гаг, охотники свернули к морю и берегом бухты направились к дому.
Когда еще придется увидеть такой чистый и тихий берег, как берег острова Врангеля! Сотни лет по нему не ступала нога человека, и девственность его природы остается одной из самых замечательных черт этой прекрасной земли.
Недалеко от поселения они увидели бегущего им навстречу Кивьяну. Тот что-то кричал, размахивая руками.
«Пароход!» — мелькнуло в голове Ушакова, и он прибавил шагу.
— Кит! — кричал Кивьяна. — Кит у берега!
Киты нередко подходили к острову, но эскимосы пока на них не охотились: не было настоящего умилыка и снаряжения. Но этим летом решили все же попытаться добыть морского великана. Он один мог заменить несколько десятков моржей. Приготовили гарпуны, поплавки из целиком снятой нерпичьей кожи и даже широкие острые ножи из стальных полотен.
На этот раз все благоприятствовало такой охоте. Прежде всего, сам кит — не подозревая о грозящей опасности, он резвился у самого берега. Конечно, это не гренландский кит, а серый, не такой большой, но и он — вожделенная добыча для настоящего охотника.
На воду спустили оба вельбота и две байдары. Охотой руководил Тагью. Он уселся на корму первой байдары и дал знак гребцам. Лодки устремились навстречу морскому великану.
Азарт и возбуждение охотников передались Ушакову, и он крепко сжимал в руках винчестер.
— Сейчас нельзя стрелять, — предупредил его Тагью. На носу с гарпунами наготове стояли Таян и Нанаун.
Ремни острых наконечников были привязаны к туго надутым пузырям.
Кит, видимо, почувствовал опасность и повернул в открытое море. Тагью дал знак поднять парус, и байдара прибавила ходу, отрезая киту дорогу из бухты.
Ушаков видел, как из зеленоватой пучины стремительно поднималась сероватая, покрытая какими-то наростами тупоносая торпеда. Казалось, еще секунда, и она протаранит моржовую кожу байдары. Сердце замерло в ожидании удара. Но Тагью искусно отвернул лодку, и, когда с шумом и плеском из воды показался кит, Таян метнул первый гарпун. Тяжелая деревянная рукоятка отскочила и закачалась на потревоженной воде. Сначала Ушакову показалось, что он промахнулся. Но по тому, как вдруг ожил ремень и потянулся вслед за нырнувшим китом, стало ясно: охотник попал в цель и наконечник глубоко вонзился в серое тело великана.
Вслед за первой байдарой за китом устремились и остальные. Было видно, что всей этой грандиозной охотой руководит невидимый кормчий-умилык — тысячелетний опыт преследования и добычи морского зверя. Пока на первой байдаре, ведомой Тагью, готовили второй гарпун, с другой лодки в кита уже метнули орудие.
Ушаков понял гениальную простоту эскимосской охоты. Гарпуны в общем-то не причиняли большого вреда киту: на воде даже не было видно крови. Гарпуном охотники не только метили животное, но и удерживали его воздушными поплавками на поверхности. Теперь не надо гадать, где в следующее мгновение вынырнет кит: путь его указывали надутые воздухом кожаные поплавки.
Очевидно, уже не было нужды для охотников с байдары Тагью всаживать еще один гарпун. Отмеченный четырьмя поплавками кит заметался, ища спасения.
Но было уже поздно. Теперь лодки выстроились в линию, и над морем загремели выстрелы. Целились в голову, в самое уязвимое место. Было такое впечатление, что нал бухтой шел морской бой. Пороховая гарь сизым дымом повисла над водой, в ушах звенело от близких выстрелов. Примерно через полчаса Тагью дал знак прекратить стрельбу. На воде расплывалось громадное пятно густой, с малиновым оттенком, крови. Тишина повисла над морем. Вельботы и байдары спустили паруса, и суда по инерции медленно заскользили к спокойно покачивающимся на воде поплавкам. Нежно журчала вода, и такое спокойствие было разлито вокруг, что не верилось, будто минуту назад здесь гремела мощная канонада.
Тагью поймал поплавок и осторожно стал вытягивать ремень из кровавой глубины.
— Убит, — тихо сказал он.
И тогда над спокойной гладью студеного моря зазвучали возбужденные и радостные голоса. Кита подтянули к поверхности воды, и лезвия ножей засверкали в низких лучах вечернего солнца. Отрезали плавники и погрузили их на вельботы и байдары, смотали ремни. Самого кита привязали к байдаре Тагью, и остальные суда выстроились один за другим, чтобы отбуксировать добычу.
Подняв паруса, медленно двинулись к берегу. Люди громко смеялись, переговаривались, обменивались шутками, и оживление было куда больше, чем на моржовой охоте. Тагью подтянул к себе китовый плавник, отрезал ломтик кожи с салом и протянул Ушакову:
— На, умилык, попробуй мантак…
Мантак… Ушаков не раз слышал об этом вожделенном и забытом на острове лакомстве. Люди мечтали попробовать китовой кожи с салом, вспоминали, рассказывали друг другу о наслаждении этим деликатесом.
Ушаков взял протянутый кусок и положил в рот. Холодный, довольно безвкусный сначала. Жир как жир, но кожа была твердой и плохо поддавалась зубам. Однако эскимосы ели с удовольствием и так причмокивали, что Ушаков подумал: ему просто достался не тот кусок. Проглотив, почти не жуя, он попросил у Тагью второй. Но и этот был в точности такой же, как и первый. Когда Ушаков как следует разжевал кожу вместе с салом, ему почудился вкус сливочного масла.
Буксировка большого кита с помощью парусных судов к берегу — дело долгое, и потому на вельботах и байдарах люди завели разговоры, начали вспоминать охотничьи приключения и неслыханные удачи.
Еще не придя в себя от пережитого возбуждения, Ушаков спросил Тагью:
— А не бывало так, что кит топил судно?
