– Отвлечь? – удивился Санто. – Чем?
– Войной, – ответила Кэти так, словно это само собой разумелось и слово это в устах хорошенькой женщины после ночи любви было вполне уместным.
Брови Санто вопросительно шевельнулись. Кэти пояснила:
– Ведь Испания и Франция союзники. Если Франция начнет войну с Англией, то Филиппу будет не до того, чтобы ловить тебя.
– Ну, наверное, – Санто улыбнулся и откинулся на подушки, глядя в потолок. Руку ее он так и не выпустил, и это было приятно. – Но для войны нужна серьезная причина.
– Кто тебе сказал, что ее нет? – Кэти потянулась к своей одежде, в страшном беспорядке сброшенной прямо на пол. На секунду ее обдало ледяным ужасом, ей показалось, что письмо пропало. Но оно было здесь, в потайном кармашке, который Кэти подшила сама, когда господин Мехраб распорядился выдать ей иголки и нитки.
– Что это? – спросил Санто, проглядывая глазами потертый, намокший, местами слегка порванный, но все еще читаемый листок бумаги. Лицо его изменилось мгновенно: нежность ушла, словно ее смыло волной холода. Взгляд стал цепким и внимательным.
– Это письмо принца Вильгельма Оранского английским заговорщикам с согласием занять престол Британии, – просто ответила Кэти. У нее было время подумать и разгадать эту загадку.
– Но откуда оно у тебя?
– От мужа. Я его украла.
Санто привстал на локте, пристально вглядываясь в юное лицо Кэти.
– Украла для Черного Папы? – спросил он.
– Ну… выходит, что для тебя, – обтекаемо ответила женщина.
Одеяло мгновенно оказалось отброшено. Санто вскочил. Рубашка, панталоны, камзол, сапоги, перевязь…
– Я должен спешить, – он обернулся к Кэти, – в Севилью ехать нет времени. Придется действовать самому. Письмо нужно доставить по адресу и чем быстрее, тем лучше.
– Мы еще увидимся? – спросила Кэти.
Санто обернулся к ней почти у самых дверей.
– Кто знает? Но если наши дороги снова сойдутся, я буду счастлив. Очень счастлив. – Теплая улыбка на миг показалась в глазах и снова спряталась. Санто ушел. Ушел насовсем.
Кэти еще некоторое время слышала его шаги в зале, голос, отдающий распоряжения на испанском языке, потом раздался стук копыт по плитам. А потом ушли и звуки, и она осталась одна.
«Утопиться, что ли? – невесело подумалось ей. – Или все же сначала позавтракать?»
Через минуту в спальню вошла пожилая испанка, закутанная во все черное. Она внесла поднос, от которого пахло так аппетитно, что вопрос решился в пользу завтрака.
– Господин сказать дать тебе тысячу эскуди, коня и провожатого куда ты пожелать, – произнесла испанка на очень плохом французском и поджала губы, демонстрируя крайнее неодобрение. К кому оно относилось, к лежавшей на постели молодой женщине или к господину, который вздумал так щедро оплатить ее ночные «услуги»? Кэти хихикнула. Похоже, ее приняли за одну из тех дам, о которых в свете говорили не иначе как шепотом, с осуждением и глубоко спрятанной завистью.
– А тысяча – это много? – поинтересовалась она, между делом расправляясь с завтраком. – На приличные платья хватит?
– Платья? – фыркнула испанка. – Хватит купить земля и пара коров. Или внести в монастырь…
– Вот уж спасибо, не нужно, – Кэти потянулась, как довольная кошка, – ни коров, ни монастыря. Обойдусь как-нибудь. А провожатый – это хорошо. Пусть после завтрака проводит меня к модистке. Есть здесь приличная модная лавка? Я плохо знаю Кордову.
Служанку Санто перекосило так, словно она выпила уксус и закусила зеленым лимоном. Она сухо кивнула, в знак того, что распоряжение Кэти будет выполнено, и вышла, выражая спиной осуждение и всяческое порицание.
Кэти раздвинула тяжелые шторы и улыбнулась восходящему солнцу и новому дню. Похоже, у нее начиналась совсем другая жизнь, и эта жизнь ей была по вкусу.
Через две недели из Кордовы выехала элегантная карета. Она везла красивую молодую аристократку, баронессу де Сервьер, совершавшую паломническую поездку и теперь возвращавшуюся на родину, во Францию.
Круглую башню замка позолотил рассвет. Солнечные лучи скользнули по величественной громаде стены, запутались было в барельефах, но быстро нашли дорогу, выбрались, пробежали по мосту Сант-Анджело, миновав все три арки, фамильярно поцеловали «в щечку» сначала Петра, потом Павла и затанцевали на воде.
По мосту простучали копыта замечательной вороной пары, влекущей изящную карету, украшенную гербом Герардески.
Возле запертых ворот кучер притормозил, а молоденький форейтор соскочил с подножки и открыл дверцу. На мост ступила точеная ножка в элегантной туфельке.
Хмурый швейцарец, стоявший в карауле, посмотрел на ножку без интереса. Тут полно было и ножек, и ручек, одна другой лучше. Гораздо больше старого солдата заинтересовали лошади, но и они задержали его взгляд ненадолго. Лошадей он тоже навидался.
Вслед за ножкой показалась и ее хозяйка: закутанная в глухой плащ из темно-синего бархата, гибкая, хотя, может быть, немного высоковатая дама. Следуя обычаю всех паломников, она вышла из кареты и к святыне направилась пешком. Но карета, естественно, покатила сзади, чтобы принять даму сразу, как только она исполнит свой религиозный долг.
«Эти благородные… – с усмешкой подумал солдат, отпирая ворота, – шагу лишнего не ступят, как будто развалиться бояться».
– Кто? – бросил он с высокомерием истинного караульного.
Дама, конечно, и рта не раскрыла. За нее ответил сидящий на козлах смуглый молодой мужчина:
– Клаудия Герардески желает поклониться Святому Ангелу, – и, видя, что швейцарец не торопится пропускать карету, со значением добавил: – и внести богатый подарок во искупление грехов своего покойного супруга.
Караульный хмыкнул. Супругу принцессы и впрямь было что искупать. Скандальные похождения по борделям главы дома Герардески и его не менее скандальную кончину в объятьях известной гетеры Аспазии со смаком обсуждал весь Рим и его окрестности. Тут, конечно, нужен такой дар, что в руках не унесешь. Лошади-то, вон, еле везут. Должно быть, сильно боится дамочка, что ее драгоценный лишнюю сотню лет в чистилище задержится. За супружеские измены, караульный, как и всякий приближенный к церкви, знал это совершенно точно, ад не полагался. Он коротко кивнул и пропустил карету во внутренний двор, где прятались в нишах мраморные ангелы, причудливо изгибался арочный мостик, соединявший башню со стеной, и тихо-тихо, почти на грани слышимости, журчал фонтан.
Склонив голову, вдова прошествовала под арку. Следом за ней из кареты проворно выскочила пара слуг и, кряхтя, но благоразумно воздерживаясь от ругательств, выволокла… и в самом деле сундук. Большой такой. С удобными ручками. Ну и ну. Впрочем, и это не было чем-то из ряда вон выходящим. Делали подношения Ангелу не только сундуками – кораблями и роскошными виллами. Всякое бывало. Когда смерть в глаза глянет, как-то все равно становится, сколько у тебя загородных поместий, шесть или пять. Зато котелки с кипящей смолой, да ров со змеями, да прочие прелести, так талантливо описанные господином Алигьери, начинают приобретать кое-какое значение.
