которые опять уселись в прежнем порядке.
— Убийца Оленей, — начал Расщепленный Дуб, лишь только пленник вновь появился перед ним, — наши старики выслушали мудрое слово; они теперь готовы говорить. Ты — потомок людей, которые приплыли сюда со стороны восходящего солнца, мы — дети заходящего солнца. Мы обращаем наши лица к Великим Сладким Озерам [73], когда хотим поглядеть в сторону наших деревень. Быть может, на восходе лежит мудрая, изобилующая всеми богатствами страна, но страна на закате тоже очень приятна. Мы больше любим глядеть в эту сторону. Когда смотрим на восток, нас охватывает страх: челнок за челноком привозит сюда все больше и больше людей по следам солнца, как будто страна ваша переполнена и жители ее льются через край. Красных людей осталось уже мало, они нуждаются в помощи. Одна из наших лучших хижин опустела — хозяин ее умер. Много времени пройдет, прежде чем сын его вырастет настолько, чтобы сидеть на его месте. Вот его вдова, она нуждается в дичи, чтобы кормиться и кормить своих детей, ибо сыновья ее еще похожи на молодых реполовов, не успевших покинуть гнездо. Твоя рука повергла ее в эту страшную беду. На тебе лежат обязанности двоякого рода: одни по отношению к Рыси, другие — по отношению к детям. Скальп за скальп, жизнь за жизнь, кровь за кровь — таков один закон; но другой закон повелевает кормить детей. Мы знаем тебя, Убийца Оленей. Ты честен; когда ты говоришь слово, на него можно положиться. У тебя только один язык, он не раздвоен, как у змеи. Твоя голова никогда не прячется в траве, все могут видеть ее. Что ты говоришь, то и делаешь. Ты справедлив. Когда ты обидишь кого-нибудь, то спешишь вознаградить обиженного. Вот Сумаха; она осталась одна в своей хижине, и дети ее плачут, требуя пищи; вот ружье; оно заряжено и готово к выстрелу. Возьми ружье, ступай в лес и убей оленя; принеси мясо и положи его перед вдовою Рыси; накорми ее детей и стань ее мужем. После этого сердце твое перестанет быть делаварским и станет гуронским; уши Сумахи больше не услышат детского плача; мой народ снова найдет потерянного воина.
— Этого я и боялся, Расщепленный Дуб, — ответил Зверобой, когда индеец кончил свою речь, — да, я боялся, что до этого дойдет. Однако правду сказать недолго, и она положит конец всем ожиданиям на этот счет. Минг, я белый человек и рожден христианином, и мне не подобает брать жену среди краснокожих язычников. Этого я не сделал бы и в мирное время, при свете яркого солнца, тем более я не могу этого сделать под грозовыми тучами, чтобы спасти мою жизнь. Я, быть может, никогда не женюсь и проживу всю жизнь мою в лесах, не имея собственной хижины; но если суждено случиться такому делу, только женщина моего цвета завесит дверь моего вигвама. Кормить малышей вашего павшего воина я бы согласился очень охотно, если бы мог делать это, не навлекая на себя позора, но это немыслимо, поскольку я не могу жить в гуронской деревне. Ваши собственные молодые люди должны убивать дичь для Сумахи, и когда она снова выйдет замуж, пусть поищет себе супруга не с такими длинными ногами, чтобы он не бегал по земле, которая ему не принадлежит. Мы сражались в честном бою, и он пал; всякий храбрец должен быть готов к этому. Ты ждешь, что у меня появится сердце минга; с таким же основанием ты можешь ждать, что седые волосы появятся на голове у мальчика или на сосне вырастет черника. Нет, нет, минг, я белый человек, поскольку речь идет о женщинах, и делавар во всем, что касается индейцев.
Едва эти слова успели прозвучать в устах Зверобоя, как послышался общий ропот. Особенно громко выражали свое негодование пожилые женщины, а красавица Сумаха, которая по летам годилась в матери нашему герою, вопила громче всех. Но все эти изъявления неудовольствия должны были отступить на второй план перед свирепой злобой Пантеры. Этот суровый вождь считал позором, что сестре его позволили стать женой бледнолицего ингиза. Лишь после настойчивых просьб неутешной вдовы он с большой неохотой дал свое согласие на этот брак, вполне соответствовавший, впрочем, индейским обычаям. Теперь его жестоко уязвило, что пленник отвергнул оказанную ему честь. В глазах гурона засверкала хищная ярость, напоминавшая зверя, имя которого он носил.
— Собака бледнолицый! — воскликнул он по-ирокезски. — Ступай выть с дворняжками твоей породы на ваших пустых охотничьих угодьях!
Слова эти сопровождались соответственным действием. Он еще продолжал говорить, когда рука его поднялась и томагавк просвистел в воздухе. Если бы громкий голос индейца не привлек внимания Зверобоя, этот миг, вероятно, был бы последним в жизни нашего героя. Пантера метнул опасное оружие с таким проворством и такой смертоносной меткостью, что непременно раскроил бы череп пленнику. К счастью, Зверобой вовремя протянул руку и так же проворно ухватил топор за рукоятку. Томагавк летел с такой силой, что когда Зверобой перехватил его, рука невольно приняла положение, необходимое для ответного удара. Трудно сказать, какое обстоятельство сыграло главную роль: быть может, почувствовав в своих руках оружие, охотник поддался жажде мести, а может быть, внезапная вспышка досады превозмогла его обычное хладнокровие и выдержку. Как бы там ни было, глаза его засверкали, на щеках проступили красные пятна, и, собрав все свои силы, Зверобой метнул томагавк в нападающего. Удар этот был нанесен так неожиданно, что Пантера не успел поднять руку или отвести голову в сторону: маленький острый топор поразил его прямо между глазами и буквально раскроил голову. Рванувшись вперед, как бросается на врага смертельно раненная змея, силач в предсмертных судорогах вытянулся во весь рост на середине лужайки. Все устремились, чтобы поднять его, забыв на минуту о пленнике. Решив сделать последнюю отчаянную попытку для спасения своей жизни, Зверобой пустился бежать с быстротой оленя. Секунду спустя вся орда — молодые и старые, женщины и дети, — оставив безжизненное тело Пантеры, с тревожным воем устремилась в погоню.
Как ни внезапно произошло событие, побудившее Зверобоя предпринять эту отчаянную попытку, оно не застало его врасплох. За истекший час он хорошо обдумал все возможности и точно рассчитал все шансы, сулившие ему успех или неудачу. Таким образом, с первой же секунды он овладел собой и подчинил все свои движения контролю рассудка. Исключительно благодаря этому он добился первого и очень
