— С ними ей будет хорошо?
— Ее мать из того же рода, что и они. Поэтому девушка считается полноценным членом их общества. Кроме того, ее дед был вождем племени, что гарантирует ей особое положение. Это весьма важно. Они почтут за великую честь принять ее у себя. Поверьте, я достаточно хорошо их знаю. Этот Начита и его люди выколют глаза любому, кто хотя бы косо на нее посмотрит.
— Что я тебе и говорил, Киф, — довольно произнес Ван Хорн. — Яаки еще страшнее апачей.
Ничего не сказав в ответ, я повернулся и, терзаемый тревожными мыслями о Виктории, быстро зашагал прочь. Меня мучила странная, непонятная боль, причина которой не поддавалась никаким объяснениям. Как только я добрался до кровати и, растянувшись на ней, закрыл глаза, передо мной предстал облик Виктории. Хотя она и не была красавицей, перед глазами стояло самое милое из женских лиц, что я видел.
Я проспал около четырех часов и проснулся, если верить старому будильнику, стоявшему рядом с кроватью, почти в десять.
Ван Хорна в комнате не было. Я открыл дверь и, выглянув во двор, увидел его и Яноша сидящими при слабом свете керосиновой лампы за столом. Они играли в карты.
Я чувствовал себя уставшим, настроение было слегка подавленным, и общаться мне ни с кем не хотелось. Стараясь держаться в тени, я обогнул двор и вошел в сад.
Окна полковника Бониллы не были освещены, и я мог спокойно находиться в его саду, не опасаясь быть замеченным. После жаркого дня на вечерний сад опустилась прохлада. Под легким ветерком водяные струи фонтана, вздымаясь вверх, рассыпались на мириады серебряных брызг. Сквозь густую крону кипариса, мрачно покачивающуюся на фоне звездного неба, проглядывала луна, освещающая сад своим мерцающим светом. Вокруг царил первозданный покой.
На улице под аккомпанемент гитары кто-то негромко запел. Ну прямо ожившие картинки из рекламных проспектов по Мексике, подумал я. В этот момент высокий кипарис под порывом ветра вновь закачался, и я, едва успев заметить черную тень, мелькнувшую передо мной, почувствовал, как кто-то схватил меня за глотку. Прямо перед глазами блеснуло лезвие ножа.
В зловещей тишине раздался голос, похожий на шелест сухих листьев:
— Спокойно, сеньор. Вам нечего бояться.
Из тени деревьев вышла Виктория Балбуенас. Напавший убрал руку с моего горла. Девушка, крепко схватив мои руки, улыбнулась, и мне показалось, что в саду стало светлее. Она потянула меня в тень деревьев.
— Остановись. Куда же ты? — попытался удержать ее я.
Глаза Виктории были полны решимости.
— Нам надо идти, сеньор, чтобы сегодня ночью покинуть Гуилу. К рассвету мы будем уже в горах, там, где никто не сможет схватить индейца племени яаки. Через четыре дня доберемся до Страны Прохладной Реки и будем в полной безопасности.
— Но зачем мне туда идти?
— Так хочет моя госпожа.
Так по-испански в устах Начиты прозвучал теперешний статус Виктории Балбуенас. Лейтенант Кордона определенно знал, о чем говорил, когда описывал нравы и обычаи индейцев яаки.
Нежно коснувшись руки Виктории, я замотал головой.
— Это невозможно.
— Еще утром вам грозила смерть, сеньор, а сейчас вы живы. Странный поворот событий.
У Начиты было поразительно колоритное лицо. Он стоял теперь вплотную ко мне, и я впервые смог его рассмотреть. Прямой нос, тонкие губы, бронзовый цвет кожи. Это было волевое, благородное лицо преисполненного чувством собственного достоинства мужчины. Я изумился, когда позднее узнал, что ему было семьдесят два года.
— Наши жизни, моя и двух моих друзей, поставлены на карту. Полковник Бонилла дарует нам свободу в обмен на жизнь человека по имени Томас де Ла Плата, — сказал я.
— Но де Ла Плата жив и по сей день, сеньор, и это все знают.
— Завтра мы отправляемся в Мойяду, чтобы попробовать схватить его.
— Тогда вас ждет печальный конец, — спокойно заметил Начита.
Виктория еще сильнее вцепилась в меня руками. Я склонился над ней и, четко разделяя слова, сказал:
— Это дело чести. Ван Хорн в свое время спас нас обоих. И тебя, и меня. Могу ли я теперь оставить его?
Не знаю, зачем я привел именно этот довод. Лицо девушки вдруг сделалось серьезным, и она понимающе кивнула. Я почувствовал, как ослабли ее пальцы, и протянул руку, пытаясь коснуться ее щеки. Она, повернув голову, поцеловала мне ладонь. На шее у Виктории, на плетеном кожаном шнурке, висел ручной работы серебряный индейский амулет в виде круглой бляшки. Резким движением руки сняв с себя это украшение, девушка надела его мне на шею, затем поднялась на цыпочки, по-европейски поцеловала меня в губы, повернулась и исчезла во мраке сада.
— Я знаю, что такое Мойяда, сеньор. Вас там ждет неминуемая смерть. Подумайте еще раз.
— Нет. Этот очередной шаг в моей жизни я должен сделать. Я никогда не отступаю. Позаботься о Виктории.
Начита исчез, растворившись в темноте, как будто его не было вовсе. Я остался один и в задумчивости теребил пальцами серебряный амулет, о предназначении которого ничего не знал. Огромная печаль охватила меня, как если бы я стоял в ожидании конца, уже не надеясь на чью-либо помощь.
Наступило серое и сумрачное утро, о котором, учитывая специфику нашего дела, можно было только мечтать. В шесть часов мы уже были готовы к отбытию. Такое утро — плохое предзнаменование, подумал я. Ван Хорн, утомленный игрой в карты и выпитым накануне вином, проспал совсем немного и выглядел сильно постаревшим. Однако на Яноше ночное бдение никак не отразилось.
Проводить нас вышел лейтенант Кордона. Даже в столь ранний час его сапоги были начищены до блеска, а военная форма тщательно выглажена. Всем своим видом он производил впечатление образцового офицера. Кордона сообщил, что после нашего отъезда он в сопровождении нескольких солдат отправится на ранчо в Хуанчу, и в свойственной ему сдержанной манере пожелал нам удачи. Он дал нам почувствовать, что явно не надеется увидеть нас снова. В сомнениях, которые вселил в нас Кордона, мы покидали Гуилу.
Я сел за руль «мерседеса», Ван Хорн занял место рядом, а Янош расположился сзади, заполнив собой почти все свободное пространство. Мы проехали по пустынным улочкам городка, окутанного серой утренней дымкой, и выехали на дорогу, если ее можно было так назвать, ведущую в сторону горного массива Сьерра-Мадре.
Стоял густой туман, сквозь который ничего не было видно уже на расстоянии всего нескольких ярдов, хотя и видимость в разных направлениях была не одинаковой. Где-то в пяти милях от Гуилы видимость несколько улучшилась, и я по алому пятну на дороге смог определить, что впереди нас что-то движется.
