Присутствие ковбоев изменило поведение толпы. Они деловито растолкали собравшихся, подошли к Дьюану и взяли его в свои грубые и умелые руки. Один из них, потрясая кулаками над головой, заорал на неистовствующую толпу, требуя расступиться и прекратить галдеж, Он заставил всех отойти назад, образуя круг; но толпа еще не скоро утихла настолько, чтобы можно было расслышать его голос:
— …заткнуться, слышите вы все! — кричал он. — Дайте же возможность разобрать хоть слово! Тихо — успокойтесь! Никто никого не собирается обижать! Ну вот, так-то лучше; теперь все молчите. Дайте разобраться, в чем дело!
Затем этот ковбой — очевидно, один из тех, кто пользовался авторитетом среди остальных или просто обладал сильным характером, — обернулся к долговязому старику, который все еще размахивал револьвером Дьюана.
— Эйб, опусти револьвер, — сказал он. — Он может выстрелить. Лучше дай-ка его сюда. Ну, так что же случилось? Кто этот парень, опутанный веревкой с ног до головы, и что он такого натворил?
Тощий Эйб готов был, кажется, упасть в обморок; он поднял трясущуюся руку и указал на Дьюана:
— Этот вот парень… это Бак Дьюан! — выдавил он из себя.
Злобное ворчание пробежало по тесно сгрудившейся вокруг них толпе.
— Веревку! Веревку сюда! Перебрасывай через ветку! Вздернем его! — кричал один из наиболее возбужденных горожан.
— Бак Дьюан! Бак Дьюан!
— Повесить его!
Ковбою с трудом удалось унять злобные возгласы разъяренной толпы.
— Эйб, откуда ты знаешь, что этот парень — Бак Дьюан? — отрывисто спросил он.
— Ну… он сам сказал, — ответил человек по имени Эйб.
— Что?! — последовало недоверчивое восклицание ковбоя.
— Истинная правда! — пыхтел Эйб, размахивая руками. Он был уже в довольно преклонных годах, и сознание важности совершенного им подвига придавало ему значимость в собственных глазах. — Дело было так: он налетел откуда ни возьмись со своей лошадью на всех нас. Затем спрыгнул с седла и говорит: «Я Бак Дьюан, и очень хочу повидать Джеффа Эйкена!»
Речь Эйба вызвала вторичное смятение в толпе, столь же шумное, хоть и не такое продолжительное, как первое. Когда ковбой с помощью приятелей снова восстановил порядок, кто-то из толпы набросил на шею Дьюана веревочную петлю.
— На дерево его! — бешено вращая глазами, визгливо кричал какой-то молокосос.
Ковбой снова оттеснил толпу, сомкнувшуюся было вокруг Дьюана.
— Эйб, если ты не пьян и не сошел с ума, то повтори снова то, что ты сказал, — потребовал импровизированный следователь.
С недовольным видом и с большим достоинством Эйб повторил слово в слово все свои предыдущие показания.
— Если он Бак Дьюан, то как же, черт побери, тебе удалось заполучить его револьвер? — прямо спросил ковбой.
— Ну… он сел вон там… и вроде бы закрыл лицо руками. А я схватил его револьвер и направил прямо на него!
Ковбой громким хохотом выразил свое отношение к словам Эйба. Лица его приятелей также расплывались в широких ухмылках. Затем их предводитель обернулся к Дьюану:
— Эй, незнакомец, пожалуй, лучше будет, если ты сам расскажешь о себе!
Эти слова сразу заставили толпу замолчать без предварительной команды.
— Все верно: я — Бак Дьюан, — спокойно сказал Дьюан. — Дело в том, что…
Большой ковбой словно вздрогнул от удара. Его пышущее здоровьем румяное лицо утратило свое добродушие; на скулах заиграли желваки; тугие жилы выступили на его загорелой могучей шее. В одно мгновение вид его изменился, став жестким, суровым, отрешенным. Сильной рукой он схватил Дьюана за грудь рубашки и притянул к себе:
— Что-то здесь не так. Но если ты и вправду Дьюан, то тебе несдобровать. Каждому дураку это ясно. Значит, ты не отказываешься от своих слов?
— Нет.
— Приехал, чтобы немного пострелять здесь, в городе? Отмочить какой-нибудь ловкий трюк? Решил убить человека, назначившего награду? Захотел повидать Джеффа Эйкена, э?
— Нет, — ответил Дьюан. — Этот ваш горожанин все перепутал. По-моему, он немного не в себе.
— Похоже, что так. Во всяком случае, кто-то из вас, это точно. Итак, ты себе приписываешь имя Бака Дьюана и все его дела?
— Да, потому что я и есть Дьюан. Но держать ответ за то, чего никогда не совершал, я не желаю. Вот почему я здесь. Я прочел объявление с наградой за мою голову. До сегодняшнего дня мне не приходилось бывать ближе от вашего города, чем на расстоянии шестичасовой езды верхом. Меня обвиняют в том, чего я не делал. Поэтому я приехал сюда, сказал, кто я такой, и попросил кого-нибудь сходить за Джеффом Эйкеном.
— После чего ты сел и позволил этому старику наставить на тебя твой собственный револьвер? — с недоверием и любопытством продолжал допрашивать ковбой.
— Думаю, так оно и было, — отвечал Дьюан.
— Что-то мне не верится, если только ты действительно настоящий Бак Дьюан!
Какой-то человек протискался через толпу к центру.
— Это Дьюан, — заявил он. — Я узнал его. Я не раз его видел. Сиберт, ты можешь положиться на мои слова! Не знаю, спятил ли он, но я знаю, что это настоящий Бак Дьюан! Любой, кто хоть раз видел его, никогда его не забудет!
— Зачем тебе понадобился Эйкен? — поинтересовался ковбой по имени Сиберт.
— Я хотел сказать ему прямо в глаза, что никогда в жизни и пальцем не трогал его жену!
— Зачем?
— Потому что я невиновен, вот зачем!
— Предположим, мы пошлем за Эйкеном, и он тебя выслушает, но не поверит ни единому слову; что тогда?
— Если он мне не поверит — ну что ж, тогда плохи мои дела, и мне лучше умереть.
Наступившее минутное молчание прервал Сиберт:
— Чертовски запутанная получается история! Я думаю, ребята, нам надо послать за Джеффом.
— А за ним уже пошли. Он скоро придет, — ответили из толпы.
Дьюан был на целую голову выше окружавших его любопытных зевак. Он смотрел поверх их голов на то, что находилось за ними. Так ему удалось разглядеть группу из нескольких женщин, стоявших у края толпы. Некоторые из них были пожилыми, с суровыми лицами, как у мужчин. Но были также молоденькие и хорошенькие, причем большинство казались встревоженными и взволнованными. Они бросали испуганные, полные сострадания взгляды на Дьюана, стоявшего посреди толпы с петлей на шее. Женщины более добросердечны, чем мужчины, — подумал Дьюан. Он встречался взглядом с широко распахнутыми глазами, которые казались очарованными и загипнотизированными, но которые не отворачивались и не отводились в сторону. Зато пожилые женщины были словоохотливы и не стеснялись громко выражать свои чувства.