— Хуш, хуш, хуш!..
— Он будет преследовать всех, кто стрелял в него. Можете мне поверить!
— Хуш, хуш…
— Желтая Борода, Шонка, Харка, Харпстенна — весь вигвам вождя!
— Хуш, хуш…
— Ну хватит болтать! — громко произнес Харка сердитым голосом.
Женщины умолкли и вскоре как будто уснули. Только старуха все еще бормотала что-то непонятное.
«Да, Чужой Раковине и Черной Коже не позавидуешь! — подумал Харка. — Жить с такой оравой женщин!..» Ну ничего, завтра он снова будет спать в отцовском вигваме. А пока что он обрадовался возвращению Чужой Раковины, отдежурившего положенные часы у табуна. Бормотание старухи наконец прекратилось. Харка тоже уснул под шум ветра и шум дождя, барабанившего по крыше вигвама.
Когда он проснулся, было еще темно. Он вскочил и сбросил с себя шкуру. У него было такое чувство, как будто он не сам проснулся, а его что-то разбудило. Но что? Кажется, кто-то крикнул? Да! Вот опять крик! Теперь уже проснулись и все остальные. Снаружи все еще завывал ветер и шумел дождь.
Чужая Раковина выскочил из вигвама, мальчики бросились вслед за ним. Дождь хлестал их по голым спинам. Было очень темно, так как облака скрывали луну и звезды.
— Медведь! Медведь! — крикнул кто-то.
— Всем детям вернуться в вигвамы! — раздался грозный клич вождя.
Харка, Харпстенна и Черная Кожа неохотно выполнили приказ, но остались стоять у входа в вигвам, глядя в щель.
Из шума и криков, доносившихся до них, они поняли, что медведя искали где-то около табуна.
За спинами детей, в глубине вигвама, слышалось многоголосое бормотание:
— Медведь! Дух медведя! Дух медведя пришел, чтобы отомстить!
Харка невольно оглянулся. Он увидел одну из трех дочерей, раздувавшую огонь в очаге. Рядом с ней стояла старуха. Она держала в руках изрешеченную пулей, стрелами и копьем картину с изображением медведя, на которой плясали отблески огня. Лицо ее было искажено ужасом и в то же время хищной радостью. В полумраке снова послышалось испуганное бормотание женщин. Буря сотрясала вигвам. Порыв ветра, ворвавшийся в вигвам сквозь приоткрытый полог, пошевелил холст, и всем на мгновение показалось, будто медведь ожил. Снаружи доносились крики мужчин. Прогремело три выстрела из мацавакена.
Все вместе это произвело на обитателей вигвама зловещее впечатление. Черная Кожа вдруг заговорил на своем родном, незнакомом для Харки языке, сопровождая свои слова жестами заклинания.
Харке тоже стало не по себе, но он взял себя в руки.
— Замолчи! — прикрикнул он на Черную Кожу и прикрыл ему рот рукой.
Но тот оттолкнул его руку и продолжил заклинать злых духов.
Харка решительно покинул вигвам и вышел под дождь. Теперь он наконец снова мог прислушаться: тишину нарушали лишь свист ветра и шелест дождя. По крикам он понял, что медведя видели у табуна, но тот уже успел исчезнуть. Ему очень хотелось побежать туда и позаботиться о лошадях, но он не решался нарушить запрет Оперенной Стрелы. Вспомнив, что от отцовского вигвама его отделяли каких-то два-три прыжка, он бросился в родное жилище.
Там тоже уже горел огонь в очаге. Дым уходил через отверстие в крыше. Шонки не было. Он в этот час охранял табун. Унчида, Шешока и Уинона сидели в глубине помещения. Нерушимое спокойствие на лице Унчиды благотворно действовало на всех.
Не успел Харка войти внутрь, как кто-то опять откинул полог и вошел вслед за ним. Это был Желтая Борода с ружьем в руке. Взяв еще патронов, он снова убежал в темноту. Вскоре опять загремели выстрелы. Со стороны табуна послышались гневные крики. Через несколько минут Далеко Летающая Птица вернулся в вигвам, сел у очага и принялся чистить оружие. Харка с интересом наблюдал за ним.
Шум снаружи постепенно улегся.
Художник кивком подозвал Харку. Не имея возможности говорить с ним, поскольку его слова сейчас некому было переводить, он просто стал показывать мальчику устройство и принцип действия мацавакена — как заряжать и разряжать ружье. Вынув из него патроны, он дал его Харке и показал, как нужно целиться. Тот уже хорошо представлял себе, как это делается. Лицо его выражало сосредоточенность, решимость и хорошо скрытое волнение. Казалось, за этим занятием он позабыл даже про медведя. Художник произнес какие-то слова, которые Харка понял лишь наполовину. Но, судя по лицу Желтой Бороды, это была похвала. Если бы художник мог заглянуть в душу мальчика, он удивился бы тому, насколько тот уже был привязан к нему.
Изучение священного оружия было прервано приходом Чужой Раковины. Рослый африканец промок до нитки, но был цел и невредим. Усевшись у огня и приняв из рук художника сигару, он начал рассказывать то, что все жаждали наконец услышать.
Харка бесшумно отложил мацавакен в сторону.
— Это случилось, когда Шонка охранял лошадей. Залаяли собаки, лошади тоже встревожились. Из-за дождя Шонка в темноте ничего не видел. Он побежал в ту сторону, откуда шарахнулись лошади. И вдруг чуть не столкнулся с медведем, который стоял на задних лапах и выбил у него из рук копье. Шонка громко закричал и спрятался за лошадьми, потому что поразить медведя ножом, да еще ночью очень трудно. Этого не может даже мужчина. А Шонка — еще юноша. На его крик прибежали воины. Медведь задрал жеребенка и хотел сожрать его на месте или утащить
