— И ты собираешься найти его на Западе? — с сарказмом протянула Лилит.
— А где ж еще? Мне кажется, человек с таким строем мыслей обязательно отправится на Запад. В нем должна быть поэтичность, а поэтичные люди любят леса и горы. Конечно, в жизни и работе фермера тоже есть своя поэзия. Да, работа тяжелая, но большинство дел, которыми стоит заниматься, — нелегкие, и когда человек вспахивает землю, бросает в нее зерно, а потом наблюдает, как у него растет хлеб, он в этом находит свою поэзию — так мне кажется. Я слышала как-то, один человек говорил, что вся настоящая сила идет из земли — и я ему верю…
— Ева! — позвала мать. — Взгляни-ка на жаркое! Пора уже лук класть!
К костру подошли Зебулон и Сэм.
— Ночью нам придется дежурить, Сэм, — сказал отец. — Поговаривают о речных пиратах. Они людей убивают, чтобы их добро забрать. А с нами ведь женщины, так что надо быть здорово бдительными…
— Я буду сторожить первую половину ночи, па. А ты — вторую. Эти Харви, — добавил он, — уж слишком крепко они спят, нельзя на них полагаться. — Он поднял глаза к деревьям. — Они говорят, там равнины, куда они направляются… люди толкуют, там жизнь совсем другая. Почва богатая до невозможности, можешь самую глубокую яму вырыть — и все будет чернозем.
— Человеку надо строиться поближе к дровам, — возразил Зебулон. — А иначе чем топить станешь, когда зима придет? Вам, ребята, никогда не приходилось суетиться ради дров, как мне довелось, когда я мальчонкой был. Не так уж далеко приходилось ходить за ними, но когда зима наступает, любая дорога становится слишком длинной…
Он прислушался к звонким ударам топора, доносящимся от стоянки Харви.
— Крепкие парнишки, — сказал он. — Хотел бы я, чтоб Ева пригляделась к какому-нибудь из них.
— Да брось, па, — мягко возразил Сэм, — ничего ты такого не хотел бы. Эти парнишки не для Евы… и уж никак не для Лилит. Я думаю, люди они вполне хорошие, и работники отменные, но Ева и Лилит — они ведь совсем другие. Слишком уж по-особому они скроены, чтоб за таких парней выходить.
Девушки отошли от костра, было слышно, как они плещут водой, умываясь у навеса.
— Ну, а как же им не быть особыми! Ведь мама — женщина с тонкими чувствами.
— Да, насчет этого они в нее пошли, — задумчиво отозвался Сэм. — Но только я все вспоминаю истории, что ты любишь рассказывать… как вы ездили в Олбани поглядеть представление. Я тебе говорю, пап, ты временами и сам не знаешь, что у тебя в мозгах. Да возьми хоть это нынешнее путешествие. Только ты меня правильно пойми, я же сам был за. И, кстати, мама тоже. Но вспомни: ты ведь отделался от хорошей фермы, чтобы двинуть на Запад. И отчего ж, ты думаешь, так вышло? А просто оттого, что тебя тянуло к другой жизни. Ты любишь перемены в жизни, и яркие цвета, и когда люди поют — и в этом нет ничего плохого. Но выдай одну из наших девочек за такого Харви — и ты разобьешь ей сердце.
— Глупости ты говоришь, — буркнул Зебулон, но в душе порадовался невольно. — И что же… я тебе и вправду рассказывал про это представление? Эх, Сэм, была там одна девчонка, в красном платье с блестками — ты такой в жизни не видел!
Внезапно до них донеслись чьи-то торопливые шаги — это прибежал Зик; глаза у него были широко раскрыты и горели от возбуждения.
— Па!.. там что-то на реке! Вроде бы я слышал, как весло плеснуло!
В это время к воде направлялся Брутус Харви с ведром в руке. Он свернул в сторону и вышел на плот, чтобы лучше видеть реку — туда не доходили отблески костров.
— Никакой честный человек не станет путешествовать по реке в ночную пору, — решительно заявил Зебулон и пошел за винтовкой.
— Я вижу всего одного человека, — сказал Брутус негромко, так, чтобы только им было слышно.
Сэм схватил свою винтовку и скользнул в темноту. Дикий край уже понемногу накладывал на них свой отпечаток, и к ним возвращались самые древние инстинкты, дремавшие столько времени, — в том числе стремление прятаться в темноте, пока противник не выйдет на видное место.
Подошел от своего костра Харви с другим сыном — Колином, и Сэм с одобрением отметил их спокойствие и уверенность.
— Мне говорили, это обычный трюк речных пиратов — залягут на дно лодки, чтоб видно не было, — сказал Харви, — а как приблизятся — тут на тебя и выскакивают.
Брутус поставил ведро, перебежал, пригнувшись, под укрытие шалаша, построенного на плоту, и вытащил из-за пояса огромный револьвер.
Тем временем из темноты выплыло каноэ. Гребец сидел на корме. Все остальное пространство лодки было закрыто сшитой из оленьих кож попоной, под которой громоздился объемистый груз.
— Плывет медленно, — шепнул Зебулон старому Харви. — Там могут быть спрятаны люди, запросто. — А потом, шагнув на освещенное место, Прескотт сказал громко: — Подплывайте медленно и спокойно, незнакомец, и держите руки на виду!
Лайнус Ролингз сделал последний гребок, и дальше каноэ плыло по инерции. Он видел на заднем плане стоящих женщин, а в тени под ближайшим деревом заметил отблеск света на ружейном стволе. Другой человек, едва заметный, прятался, присев на корточки, на ближнем плоту. Только эти двое действовали так, как должен действовать в подобных случаях мужчина.
«Фермеры, — подумал он. Если они собрались на запад, то наверняка потеряют волосы. Кроме, может, этих двоих.»
— Попридержите свои пушки, — сказал он как бы между прочим. — Меня зовут Лайнус Ролингз, я голодный, как волк и мирный, как старая тетушка Элис.
Харви спустился к воде и подозрительно глянул на тюки под оленьими кожами.
— Что это у вас тут?
— Бобровые шкурки. — Однако, когда Харви шагнул ближе, чтобы получше разглядеть груз, Лайнус повторил, но теперь более низким и холодным голосом: — Я сказал: бобровые шкурки!..
Харви колебался — он все еще не избавился от подозрений, но и угрозу в тоне Ролингза хорошо расслышал.
— Что это вы такой обидчивый… — раздраженно сказал он.
— На западе, — отвечал Лайнус, — слово человека не подвергают сомнению. — Увидев в глазах Харви недоверие и понимая, что это новичок в здешних местах, он добавил более дружелюбным тоном: — Там, к западу от здешних мест, у нас маловато законников и нотариусов, так что если человек дает вам слово, вы ему верите. А если оказывается, что слово человека ненадежно, то этот человек — конченый… ему никто не станет доверять, никаким бизнесом он заниматься не сможет, нигде… Поэтому, — продолжал Лайнус, продвинув каноэ вдоль плота и выходя на берег, — если назовешь человека лжецом, то без стрельбы не обойдется.
Он привязал каноэ, а когда выпрямился, то увидел, что рядом со вторым мужчиной стоит девушка. Она была тоненькая, но этак красиво округленная, и осанка такая… уверенная, гордая — это ему понравилось… она напоминала молодую олениху на краю поляны.
