— Судя по вашим словам, вы не всегда были владельцем ресторана, — заметил Кон.
— Да я, черт возьми, лет двадцать кашеварил в ковбойских лагерях и на выгонах. Думаю, что это было полегче, чем гнуть спину в какой-нибудь шахте.
У черного хода мы на минуту задержались и обсудили дальнейшие действия. Я считал, что голову под пули должен подставлять я, а не Кон, ибо это я охотился за своими деньгами, поэтому я первым шагнул на тротуар. Однако, надо признаться, мне было очень страшно.
Кон Джуди двинулся за мной; спустившись по улице, мы завернули за угол и задворками добрались до сарая при конюшне, где оставили своих лошадей. Нам не хотелось отправляться на поиски гостиницы, где можно было бы переночевать, поскольку мы могли очутиться как раз там, где остановились на ночлег наши враги, поэтому мы достали одеяла и забрались на сеновал.
Когда мы улеглись, Кон спросил меня:
— Ну что, ты еще не раздумал преследовать этих ребят?
— Я должен их догнать, — ответил я. — Конечно, мне вовсе не хочется, чтобы кто-то пустил мне пулю в лоб, но я уверен, что мой отец, если бы был жив, не отстал бы от них. Так что я не могу все бросить и вернуться домой.
— Но они уже, наверное, поделили между собой ваши деньги.
— Наверное. Но не забывайте, что с ними девушка, а ей это, конечно же, не понравится, и она сделает все, чтобы все деньги остались в руках Хеселтайна. Разве она потерпит, чтобы золото досталось еще кому-то?
Меня беспокоила не только мысль, поделили ли грабители наши деньги, или нет. В моем собственном кармане оставалось все меньше и меньше долларов. Хотя я и старался тратить их как можно экономнее, и по дороге мы питались своими запасами, денег у меня почти не осталось. В Лидвилле, как я успел заметить, люди привыкли жить на широкую ногу, и, учитывая местные цены, я понял, что скоро останусь без гроша. Я понятия не имел, сколько денег было у Кона, но с меня было достаточно и того, что он делил со мной риск быть убитым, и я не хотел, чтобы он еще и кормил нас обоих.
Заложив руки за голову, я лежал с открытыми глазами, слушая, как дождевые капли стучат по крыше сарая, и обдумывал ситуацию, в которой я оказался.
Хотя в некоторых округах штата имелись органы управления, а шерифы, если им того хотелось, ловили преступников, тем не менее в большинстве своем действие законов на Диком Западе ограничивалось пределами того или иного города. Впрочем, судя по словам Кона, Джим Кук пытался как-то наладить сотрудничество шерифов и начальников полицейских участков в борьбе против людей, преступивших закон.
Но если вдуматься, я не мог выдвинуть против Хеселтайна и его дружков никакого официального обвинения. Они нашли потерявшуюся лошадь, и хотя Рис и Сайте знали, кому она принадлежит, они могут в этом и не признаться, а у меня не было никаких доказательств, что лошадь и деньги мои.
Я должен был сам восстановить справедливость, ибо мне не хотелось, чтобы Хеселтайн и его дружки завладели деньгами людей, трудившихся до седьмого пота и доверивших нам то, что было заработано тяжким трудом. И если уж на то пошло, я не хотел отдавать грабителям и свои собственные деньги.
Мой отец умер. Если бы не моя дурацкая обидчивость, мы бы не лишились денег, да и отца можно было бы спасти.
Однако я не хотел, чтобы меня убили, а эта пуля, что вонзилась в косяк двери, свидетельствовала о том, что Хеселтайн знает о том, что мы идем по его следу, и что он и его друзья готовы убрать нас. Я обдумал это, но не пришел ни к какому решению. Конечно, мне было страшно, но не в моем характере трусить после первой же переделки…
Прежде чем заснуть, я задумался о Коне Джуди.
Почему он поехал со мной? Зачем, чтобы позаботиться обо мне? Или потому, что просто любил путешествовать? Или, может быть, потому, что хотел убедиться в торжестве справедливости? Мы ехали с ним бок о бок, а я в сущности о нем ничего не знал, кроме того, пожалуй, что он лучше образован, чем я. Но я у него многому научился.
Когда наступило утро и мы проснулись, я принялся вычесывать из волос сено, набившееся туда за ночь, и выложил Кону все, о чем думал перед сном. В конце я произнес:
— Я хочу получить назад мои деньги. Я не собираюсь мстить, но деньги у них заберу. — Надевая шляпу, добавил: — Мне нужно поскорее вернуть деньги или подсуетиться насчет работы — у меня в кармане остались сущие гроши.
— Ну, и как ты думаешь получить назад свои деньги?
— Ну, прежде всего, я подойду к Бобу и потребую, чтобы он отдал деньги.
Кон натянул сапоги и, встав, потопал ногами и только после этого заговорил:
— Что ж, это самый простой способ. Ну, а потом, когда они откажутся, а в том, что они откажутся, я не сомневаюсь, что ты будешь делать потом?
— Я расскажу всем, что произошло.
— На это тебе могут сказать, что ты хочешь поплакаться. В этой стране люди сами привыкли отстаивать свои интересы.
— Вы, конечно, правы, но я все больше и больше убеждаюсь, что есть на свете много вещей, о которых люди ничего не знают. Отец мне много чего рассказывал, да я, дурак, не слушал его. Я думал, что он просто отстал от жизни и что Док и Малыш знают побольше него. — Застегнув пояс с шестизарядным револьвером в кобуре, я взял винчестер. — Вот что я решил. Я объясню людям свое положение — я хочу, чтобы все знали, почему я гоняюсь за этими тремя парнями и что они сделали.
— И ты думаешь, что это поможет?
— Не знаю. Но если дело дойдет до стрельбы и я кого-нибудь из них убью, то хочу, чтобы люди знали, что я убил его за дело.
Кон кивнул.
— Это ты верно решил. Но если ты начнешь рассказывать всем, как вас ограбили, кто-нибудь из этой троицы обязательно заявит, что ты все выдумал.
— И тогда дело и вправду дойдет до стрельбы, вы это хотели сказать?
Мы спустились по лестнице на улицу и внимательно осмотрелись — нам не хотелось, чтобы нас застали врасплох.
— Когда будешь рассказывать людям о том, как вас ограбили, держи под рукой свой револьвер, — сказал Кон. — Он тебе понадобится.
Мы направились ко вчерашнему ресторану, чтобы позавтракать.
— А ты когда-нибудь участвовал в перестрелках? — спросил вдруг Кон.
— Нет, сэр.
— Тогда постарайся не попадать в такую ситуацию, где успех, а вернее — жизнь, зависит от быстроты, где придется быстро выхватывать револьвер и стрелять — в этом случае тебя точно убьют. Лучше выбери хорошую позицию, осмотрись, тщательно прицелься и стреляй первым… второго выстрела у тебя может и не быть.
— У меня хорошая реакция.
— Забудь об этом. У тебя пока еще не было случая проверить, хорошая ли у тебя реакция или нет, ведь проверить это можно только в деле. А там закон простой — если твой противник окажется проворнее тебя, ты будешь мертв. Впрочем, мне не раз приходилось наблюдать такие перестрелки, где противники выхватывают револьверы и стреляют, так вот, первую пулю обычно всаживают в землю как раз посередине между двумя стрелками. И все-таки я советую тебе тщательно подготовиться и постараться первым же выстрелом убить противника. Если он упадет или пошатнется, продолжай стрелять. Но только не торопись… и при этом тщательно целься. — Помолчав немного, он добавил: — Я видел однажды, как человек, в которого выпустили полдюжины пуль, убил своего противника. Так что ты можешь считать, что противник твой умер только тогда, когда увидишь, что его могилу засыпают землей.
