Станислав Рем - За тихой и темной рекой

Последним прибывший в город пароход покинул молодой человек лет тридцати, светловолосый, довольно приятной наружности, с манерным обхождением.

Данный факт старший надзиратель Василий Григорьевич Самойлов отметил моментально. Приезжий помог немолодой особе спуститься на пристань, при этом, слегка придерживая её под локоток, затем опустил на деревянный помост багаж той особы и, приподняв в знак признательности за её доверие модное клетчатое кепи, покинул даму. Намётанный глаз Самойлова профессионально обратил внимание на лёгкое движение правой руки франта, якобы случайно, несколько раз коснувшегося сумочки дамы. «Наверняка что-то вытянул», — Василий Григорьевич бросил цепкий взгляд по сторонам, нет ли у прибывшего молодчика сотоварищей, и, визуально убедившись, что тот один, последовал за любопытной личностью к речному вокзалу. Окинув быстрым взором подответственную территорию и заметив младшего надзирателя Штеменко, Самойлов пальцем поманил того к себе.

Круглый, невысокого росточка подчинённый подкатился к своему прямому начальству.

— Вот что, Штеменко, — Самойлов говорил тихо, чтобы приезжий, остановившийся в нескольких шагах от них, ничего не услышал. — Старуху, что сошла с парохода, видишь?

— Так точно!

— Догони и аккуратно так выспроси, не пропало ли чего из её ридикюля.

— Откуда чего не пропало? — Штеменко имел всего три класса церковно-приходской школы, и потому некоторых благородных слов попросту не знал.

— Из сумки её… — вспылил Василий Григорьевич, впрочем, внешне это заметно не было.

— А, понял.

— И мухой ко мне, как только посмотрит.

Молодой человек между тем поставил на деревянный настил саквояж, стянул с себя пиджак, из кармана коего предусмотрительно вытянул носовой платок, провёл платком по вспотевшему лбу и окинул взглядом развернувшуюся перед ним местность.

— М-да, — несколько мрачно промычал приезжий и тяжело вздохнул. — Вот мы и у цели!

— Простите, — прокашлялся подошедший в качестве первого лица на пристани Самойлов. — Из прибывших будете?

— Совершенно верно, — кивнул молодой человек и снова мрачно посмотрел на здание в ложно-готическом стиле с башенками, под ярко-красной крышей которого выделялась чёрными буквами надпись: «БЛАГОВЕЩЕНСКЪ». Приезжий, как его окрестил Самойлов, «франт», снова вытер лоб и повернулся в сторону стража порядка. — На бумаги желаете взглянуть?

Самойлов хмыкнул. А молодчик-то, похоже, с наглецой.

— Желательно бы.

Молодой человек тут же вытянул из кармана брюк помятые бумаженции и сунул их в руки полицейского чина. Тот скептически начал их перебирать.

— Могли бы документы и в более приличественном виде содержать.

— Попутешествуйте десять суток, да по такой жаре, вы не то что о документах, о себе самом заботиться перестанете.

— Оно и видно, — пробормотал надзиратель и принялся изучать бумаги.

— Скажите, любезный, — гость, несмотря на усталость, оказался весьма любопытным, чем мешал Самойлову внимательно вчитываться в документы. — А сколько душ проживает в вашем городишке?

Василий Григорьевич медленно разворачивал бумаги, а молодой человек сунул их ему в руки с десяток, и каждую из них внимательно просматривал, медленно читая вполголоса:

— Паспорт уроженца Астраханской губернии Белого Олега Владимировича. Одна тысяча восемьсот шестьдесят пятого года рождения от Р.Х.

— Рождества Христова, — с иронией в голосе, перевёл молодой человек. — Так сколько у вас населения?

— А вам к чему сие знать? — Самойлов продолжал медленно рассматривать каждую бумажку, делая вид, будто грамоте его обучали с трудом, да и то из-под палки.

— Интересно.

Надзиратель снова уткнулся в бумаги.

— Много вас тут любопытных. Где на данный момент проживаете?

— На данный момент я имею счастье стоять пред аркой вашего захолустного городишки и ждать, когда вы вернёте мне документы.

Самойлов бросил косой взгляд на собеседника. Нет, ферт явно не из уголовников, пришёл к новой мысли надзиратель. Слишком спокоен и нагл. Карманники, те подобострастию обучены. Положение льстить обязывает. А сей господин ведёт себя так, будто для него закон не писан.

Толстые пальцы Самойлова между тем продолжали перебирать листы со следами потёртости в местах сгиба. Господи, сколько же их у него… И паспорт, и санитарный табель, и письмо от какого-то М. Лузгина, и… А это ещё что такое? У полицейского глаза на лоб полезли.

Последним документом оказалось уведомление о том, что податель сего документа, господин Белый Олег Владимирович, является не кем иным, как штатным сотрудником канцелярии Санкт-Петербургского охранного отделения и, по личному поручению генерала Оскольского, направляется в Амурскую область с инспекционной проверкой. Надзиратель ещё более вспотел, отчего широкое лицо его налилось кровью, и трижды, не доверяя глазам своим, перечитал послание из стольного града Петербурга. По четвёртому, закрепляющему прочтению правая рука полицейского сама собой потянулась к козырьку фуражки:

— Приношу извинения, ваше бродь!

Олег Владимирович сунул бумаги обратно во внутренний карман цивильного кителя и потянулся за саквояжем.

— И всё-таки, сколько в вашем городишке аборигенов проживает?

— Обижаете, ваше благородие. — Самойлов хотел было предложить услуги в переноске вещей приезжего, оказать посильную помощь, но после таких слов передумал. «Пусть сам тащит, — решил в душе надзиратель. — Тоже мне, нашёл аборигенов». Однако оставлять вопрос без ответа не решился. — По последней переписи — тысяч сорок.

В голосе Василия Григорьевича невольно прозвучала гордость. Впрочем, на господина Белого она не произвела никакого впечатления. Молодой человек, услышав её, вновь тяжело вздохнул:

— Сорок тысяч… И это называется губернским городом?..

В сей момент младший надзиратель Штеменко подбежал к Самойлову и заорал, словно ему только что доложили, будто Василий Григорьевич неожиданно оглох: