— Всё в порядке, смею доложить! Ничего не пропало!
— Пошёл вон! — прошипел Василий Григорьевич и, так, чтобы не заметил приезжий, повернувшись слегка боком, показал подчинённому кулак.
Тот, вмиг осознав свою оплошность, тут же исчез в толпе.
— Господи боже мой! — между тем продолжал мыслить вслух гость. — Трамвая, естественно, в вашем захолустье нет?
— Простите, чего у нас нет? — Самойлов решил, что ослышался.
Естественно, Василий Григорьевич знал о том, что в мире существуют трамваи. Но, таким видом транспорта могли похвастать только столичные города. Даже в Хабаровске, центре Дальневосточного края и то не имелось ничего подобного.
Представитель столичной канцелярии между тем продолжал экзекуцию:
— А гостиница, или хоть какой-никакой постоялый двор имеется?
— Обижаете. — Самойлов незаметно расстегнул верхнюю пуговицу мундира и тут же застегнул её обратно, вмиг сообразив, что приезжему может не понравиться его внешний вид. Принесла же нелёгкая на его голову этого… — Гостиница «Манжини», к примеру, имеется. Очень солидное заведение. Рекомендую. Принадлежит французу, Луи Манжини. У Анисима Егоровича Лукьянова неплохое заведение. Пользуется большой популярностью. Опять же, «Кувшиновское подворье» Кондрашовской…
Столичный гость тяжело вздохнул:
— Достаточно. И в какой из них нет клопов?
— Да что ж вы такое говорите! Какие клопы! У нас с этим даже очень…
Господин приезжий как-то странно проник взором, глазами бутылочного цвета, в самые зрачки Самойлова, и тот понял: далее врать не следует. Несколько раз надзиратель для проформы хлопнул пышными ресницами, явно понимая, что более выгораживать владельцев гостиниц смысла нет, и произнёс:
— Поезжайте в «Мичуринскую». По крайней мере там ресторация неплохая.
Человек из столицы и Василий Григорьевич перешли через площадь на проезжую часть улицы. Людской гомон, лошадиное ржание, топот копыт по пыльной земле, запах свежего навоза, крики торговок — всё это разом обрушилось на приезжего.
— Это у вас что, всегда так? — прокричал гость в сторону полицейского.
— Нет, — замотал тот в ответ головой. — Раз в неделю. Когда пароход… А так тихо, спокойно.
Олег Владимирович приподнял голову и посмотрел вверх. Над городом висела странная завеса.
— Что это? Дым? — поинтересовался столичный житель.
— Нет. — Самойлов рискнул достать платок, который тут же стыдливо скомкал в кулак и быстро спрятал в кармане кителя, так и не решившись вытереть вспотевшую шею. — То, прошу прощения, пыль. У нас завсегда так, по лету, когда жара стоит. А дождик пройдёт, и — красота. Сразу свежо. И чисто. Главное, чтобы ливня не было. Тогда все дороги развезёт, ни одна повозка и версты не проедет.
Господин Белый что-то пробормотал себе под нос и принялся проталкиваться сквозь ряд торговцев к тоскующим в тени тополей пролёткам. Самойлов, следуя за господином из столицы и наблюдая за его действиями, с трудом себя сдерживал. Можно, конечно, предупредить столичного гостя о том, что в такие дни извозчики дерут с приезжих три шкуры за поездку в любую сторону города, да махнул рукой: а чем, собственно, этот лучше других? Надо же им, «аборигенам», хоть как-то выживать.
Белый наконец выбрал себе повозку, устроился на скамье, позади извозчика, кинул вещи в ноги, и повернулся в сторону полицейского:
— Будьте любезны, когда станете докладывать своему начальству о моём приезде, передайте, что я прибуду к ним с визитом не раньше семи вечера. Мне нужно себя после дороги в порядок привести.
«Ишь ты, какой прыткий!» — чуть было не сорвалось с языка Самойлова, но он вовремя захлопнул рот. Белый усмехнулся. Гость прекрасно понимал состояние надзирателя, а потому ему ещё более хотелось того задеть. Но подобного Олег Владимирович себе позволить не мог. А вдруг сей статный мужик в форме ему в дальнейшем сможет оказать услугу? Кто ж его знает, как оно далее повернётся? А потому портить отношения в первый же день приезда никак не стоило. Олег Владимирович кивком головы откланялся представителю власти и тронул извозчика за плечо.
Самойлов проводил взглядом удаляющуюся пролетку, после чего бросился со всех ног к зданию вокзала, к так называемому узлу связи, где были установлены телефонный и телеграфный аппараты — обиталище телеграфиста Комарова, мужика тощего и противного.
— Комаров, — слова с трудом вырывались из грудной клетки надзирателя. — Срочно! Телефон! Соедини меня с управой! Мухой!
— Мухой никак не можем-с. — Телеграфист с достоинством поправил пенсне и продолжил: — Телефон есть изобретение…
Перед вышеуказанным пенсне вознёсся волосатый кулак Самойлова:
— Мухой, я сказал!
Громогласный рёв и недвусмысленный жест полицейского произвели на Комарова магическое действие.
— С кем соединить, Василий Григорьевич? — елейный голосок телеграфиста взлетел до небывалой возвышенности и подобострастности.
— С самим…
— Понял! Сей момент! Не извольте беспокоиться!
Пока Комаров накручивал ручку телефонного аппарата, висящего на стене, Самойлов скинул фуражку, схватил кружку и, сорвав с ведра крышку, черпанул холодной колодезной воды. Кадык дёрнулся после большого глотка и тяжело заходил по тщательно выбритой шее надзирателя.
На том конце провода, в двухэтажном доме на пересечении улиц Иркутской и Благовещенской, подняли трубку практически сразу, будто ожидали вызова.
— Ваше превосходительство! Господин полковник! — Василий Григорьевич всегда называл своё руководство только воинским званием, нежели «вашим высокоблагородием». Как считал Самойлов, тому так было более приятно. — К нам в город пожаловала неординарная, я бы даже так сказал, неоднозначная личность!
Владимир Сергеевич Киселёв, губернский полицмейстер, человек в возрасте и приличном достатке, невольно отдёрнул руку, держащую трубку, от уха. Самойлов буквально кричал в мембрану, будто Киселёв находился не на другом конце города, а на другом краю света. Надзиратель, пытаясь как можно быстрее и подробнее рассказать о случившемся, говорил скомканно, сбивчиво и отчего-то истерично. Владимиру Сергеевичу понадобилось несколько минут, чтобы понять, что же в конце концов произошло.
— В какую, говоришь, гостиницу твой приезжий направился? — полковник тут же понял, что ему следует сделать в первую очередь. — В «Мичуринскую»? И будет у меня к семи? Вот что, Самойлов, поставь вместо себя замену, а сам ко мне, со своими подозрениями.
Как только трубка опустилась на рычаг телефона, Владимир Сергеевич вызвал помощника, Алексея Никодимовича Лубнёва, личность, по мнению полицмейстера, мелкую, глупую и бездарную. И хотел бы он с ним расстаться, да все же — близкий родственник первого городского банкира.