Стагире, возрождённом из пепла, и, вернувшись, внезапно изменил своё стороннее отношение к намерениям Александра. Он вызвался самолично поучаствовать в первом походе, причём идти советовал не на Восток, чтобы отомстить Дарию за обиды, нанесенные Элладе, а в полунощную сторону, на Понт. По его разумению, отправляясь в дальний путь, сначала следовало бы позаботиться о доме: что станет с Македонией, если оставить у себя в тылу непокорённых, своенравных и непредсказуемых варваров? Пока, мол, ищешь славы и чужих земель, свои утратишь…
Далёкий от воинского искусства, философ уподобился стратегу и предложил вторжение в Скуфь Великую, а прежде всего намеревался отнять греческие полисы Понта, много лет бывшие под её владычеством. Варвары, населяющие земли к полунощи от моря, никогда ещё не испытывали вторжений македонцев и грандиозных поражений, а потому-де не способны будут быстро оправиться, собрать союзников либо призвать на помощь персов, с коими сами часто воюют. И тогда откроется единственный прямой путь к Рапейским горам и в Страну городов, которые хоть и имеют высокие стены, но жители их совершенно не умеют воевать и защищаться, ибо по характеру прямодушны и невоинственны.
В молодые годы Арис несколько лет пробыл в Ольбии, где по велению Платона обучался у Биона Понтийского и пережил страшный набег тогда ещё неведомых на берегах Понта русов, после которого город и оказался под властью Скуфи Великой. Учитель часто вспоминал, как чубатые варвары покорили полис, и многие его примеры начинались со слов об устройстве жизни славной и цветущей Ольбии, имя которой означало Счастливая. Однако из морской пучины вышли неумолимые и кровожадные варвары, и потому Александр услышал в предложении скрытый мотив мести, замешенный с тоской по ушедшей молодости. Он считал: по этой же причине Арис чаще стал навещать свой родной Стагир, заново отстроенный после разорения его Филиппом, – будто бы сына своего искал…
Но философ опроверг всяческие догадки царя, сообщив об истинной цели похода на полунощные понтийские берега. Старый и мудрый Бион прослыл ещё и оракулом, поэтому, зная о грядущем набеге, вынес из библиотеки и замуровал в стене башни географию – некие свитки с чертежами и указанием точных мест, где хранятся святыни варваров.
Последним доводом Ариса, изменившим замыслы, стало его утверждение, будто Дарий давно прослышал о том, куда вознамерился идти молодой царь Македонии, и уже готовится встретить у берегов Геллеспонта, а скуфь не ждёт его появления в пределах Ольбии Понтийской, и сейчас там нет сколь-нибудь значительной силы, способной противостоять фалангам и конницам Александра. Варвары же давно уверовали в своё могущество, пребывают в полной беспечности и междоусобных распрях, которые затевают без причины, потехи ради.
Несмотря на осеннее, не совсем подходящее для войны время и ведомый юной пылкостью, царь оставил старых ропщущих полководцев в Македонии, поручив готовить им поход на Восток, сам же вкупе с Аристотелем да храбрым молодым Зопирионом выступил в полунощную сторону. А чтобы и вовсе ошеломить противника и ввести его в заблуждение, он двинулся путём Филиппа, словно заново повторяя покорение уже покорённой отцом и подданной Фракии. Недоумённые фракийцы не оказывали сопротивления македонцам, помня недавний разор, отворяли перед ними города, выносили дары и всячески славили молодого царя. Однако тот будто и не замечал их подобострастия и открытых ворот, велел Зопириону всякий раз облачаться в доспехи и с ходу идти на приступ, для устрашения поджигая только что отстроенные дома пригородных землепашцев. Сам же тем временем взирал откуда-нибудь с холма за действиями своего войска – война получалась увлекательной, забавной и бескровной.
И покатилась впереди слава: дескать, молодой царь чинит забавы, подражая своему суровому и беспощадному родителю, который при жизни носил прозвище Македонский Лев и жестоко подавлял бунты всех окрестных народов. Так Александр прошёл всю Фракию и, оказавшись во владениях скуфи, на берегах Понта, вздумал окончательно сбить её с толку: не тронул Тиру, обойдя город стороной, и внезапно оказался перед Ольбией.
Великая Скуфь, падкая на всяческие забавы, наблюдая за столь потешным походом, по расчётам философа, должна была и вовсе утратить бдительность, однако хора – селения окрест полиса – оказалась пустой, впрочем, как и причал в гавани, и торжище у моря. Одни лишь бездомные псы бродили между рядами, ища, чем поживиться. Вероятно, сколоты, живущие с сохи, бросили несжатые нивы и виноградники, купцы угнали свои суда за Капейский мыс, и все заранее укрылись в крепости. По сведениям философа, скуфь понтийская не имела постоянной рати – наёмных служилых воинов, кроме городской стражи, но при угрозе вторжения супостата в кратчайший срок исполчалась, ибо всякий, кто носил скуфейчатую шапку, и стар, и млад, все становились в боевой порядок. И только чада малые да глубокие старцы, кто по летам своим жил с непокрытой головой, оставались с женщинами в обозе. К тому часу лазутчики слух донесли: мол, заслыша о походе, варвары взялись за оружие и полны решимости сразиться насмерть, но крепости не сдавать. Однако на высоких зубчатых стенах не было видно ни единого защитника – всё выглядело так, ровно город вымер или затаился, дабы смутить македонцев.
По убеждению Ариса, населяла Ольбию в основном скуфь оседлая и благородная, именуемая сколотами, пришедшими сюда из разных мест и промышлявшими хлебопашеством, купечеством да мореходством. Кроме них, в покорённом городе поселились ватаги воинственных чубатых русов, златокузнецы и ремесленники могущественных саров, оставшиеся после разгрома, вельможи трибаллов, богатые фракийцы, тавры, алазоны – в общем, все те, кого эллины именовали варварами, поскольку эти народы перед схваткой имели обычай не жертвы воздавать своим богам и молить их о победе, а, сбросив латы и обнаживши тело, распалять себя кличем: «Вар-вар!».
Арис не единожды позрел, как скуфь исполчалась на врага своего, и слышал сей громогласный звериный рёв, взметавшийся над боевым порядком, но даже сведомому Геродоту было невдомёк, зачем они терзают глотки, исторгая неблагозвучие. Кричать перед побоищем на всех наречиях скуфи означало важить, то есть разжигать себя громким гласом. И варвары важили всегда и повсеместно, коль приходилось им, к примеру, ворочать тяжкие каменья или сволакивать суда, иль дерева огромные вздымать на стены крепостей; всюду, где мощи человеческой недоставало, они призывали божественную кличем, но клич уж был иной: «Раз-два – взяли!». Так, восклицая, они призывали в помощь бога Раза, молились и слагали силы, совершая то, чему потом дивились сами.
Но перед битвой они важили особенно усердно, даже исступлённо, и рёв «Вар-вар!» разносился на десятки стадий, подобно обвалу горному, листва с дерев слетала, в ущельях с круч свергались камни лежачие, вода на море
