– Подождите! Послушайте! – задыхаясь, молила графиня. Она бросилась от Андре-Луи к маркизу, как будто предчувствуя, что сейчас произойдет. – Жерве! Это ужасно!
– Наверно, ужасно, но неизбежно. Он сам виноват в этом. Я – отчаявшийся человек, сбежавший после проигранного дела. У этого человека в руках ключи к спасению, к тому же у нас с ним старые счеты.
Наконец его рука показалась из-под полы пальто, и в ней был пистолет.
Госпожа де Плугастель с воплем отчаяния бросилась перед ним на колени и изо всех сил вцепилась в руку.
Тщетно пытался маркиз высвободиться. Он воскликнул:
– Тереза! Вы сошли с ума? Вы хотите погубить меня и себя? У него пропуск, в котором наше спасение!
Тут заговорила Алина – охваченная ужасом свидетельница этой сцены, – быстрый ум которой мгновенно нашел выход:
– Сожги пропуск, Андре! Сожги немедленно – рядом с тобой свечи!
Но Андре-Луи воспользовался минутным замешательством графа, чтобы в свою очередь вытащить пистолет.
– Я думаю, лучше сжечь ему мозги, – ответил он. – Сударыня, отойдите от него.
Но госпожа де Плугастель поднялась на ноги, чтобы прикрыть маркиза своим телом. Однако она все еще цеплялась за его руку с такой неожиданной силой, что он не мог воспользоваться пистолетом.
– Андре! Ради бога, Андре! – повторяла она охрипшим голосом.
– Отойдите, сударыня, – снова приказал Андре-Луи еще более суровым тоном, – и пусть этот убийца получит по заслугам. Он подвергает наши жизни опасности. Отойдите! – Он кинулся вперед, собираясь выстрелить через плечо графини, и Алина слишком поздно сделала движение, чтобы помешать ему.
– Андре! Андре!
Обезумев, с исказившимся лицом, находясь на грани истерики, графиня наконец воздвигла ужасный барьер между этими мужчинами, которые ненавидели и жаждали убить друг друга:
– Он ваш отец, Андре! Жерве, это ваш сын – наш сын. Письмо там… на столе… О боже мой! – И она, обессиленная, соскользнула на землю и зарыдала у ног маркиза де Латур д’Азира.
Над этой женщиной, тело которой сотрясали рыдания, – матерью одного и любовницей другого – скрестились взгляды двух смертельных врагов. В этих взглядах были потрясение и интерес, которые не могли бы выразить никакие слова.
Возле стола застыла окаменевшая Алина.
Первым опомнился господин де Латур д’Азир. Он вспомнил, что графиня сказала что-то о письме на столе. Нетвердой походкой он прошел мимо внезапно обретенного сына и взял листок, лежавший возле канделябра. Он долго читал, и никто не обращал на него внимания. Алина не отрывала от Андре-Луи взгляда, полного сострадания и удивления, а он, как зачарованный, смотрел на свою мать.
Господин де Латур д’Азир медленно дочитал письмо до конца, потом очень спокойно положил его обратно. Поскольку он, как подлинное дитя своего века, умел подавлять чувства, следующей его заботой было овладеть собой. Затем он шагнул к госпоже де Плугастель и наклонился, чтобы поднять ее.
– Тереза, – сказал он.
Инстинктивно подчинившись приказу, звучавшему в его голосе, она попыталась встать и успокоиться. Маркиз вел, вернее, нес ее к креслу у стола.
Андре-Луи наблюдал за ними, не пытаясь помочь. Он все еще безмолвствовал, сбитый с толку. Словно во сне, он увидел, как маркиз склонился над госпожой де Плугастель, и услышал его вопрос:
– Как давно вы об этом узнали, Тереза?
– Я… я всегда знала. Я поручила его заботам Керкадью. Один раз я видела его ребенком… Ах, какое это имеет значение?
– Почему вы мне не рассказали? Почему вы обманули меня? Почему сказали, что ребенок умер через несколько дней после рождения? Почему, Тереза? Почему?
– Я боялась. Я… я думала, так будет лучше – чтобы никто, никто, даже вы, ничего не знал. И до сегодняшней ночи никто не знал – кроме Кантэна, который вынужден был все рассказать Андре-Луи, чтобы заставить его приехать сюда и спасти меня.
– А я, Тереза? – настаивал маркиз. – Я имел право знать.
– Право! А что вы могли сделать? Признать его? И что же дальше? Ха! – То был смех отчаяния. – Был Плугастель, была моя семья, и были вы… переставший любить, – страх разоблачения задушил вашу любовь. Для чего мне было говорить вам? Зачем? Я бы и сейчас ничего не сказала, если бы можно было иначе спасти вас обоих. Один раз мне уже пришлось пережить подобное, когда вы дрались в Булонском лесу. Я ехала помешать дуэли, когда вы встретили меня. Я бы разгласила свой секрет, если бы не удалось другим способом предотвратить этот кошмар. Но Бог милостиво избавил меня от этого.
Им и прежде не приходило в голову сомневаться в ее словах, но теперь, когда она упомянула о дуэли, объяснилось многое из того, что до сих пор оставалось неясным ее слушателям.
Господин де Латур д’Азир, лишившись последних сил, тяжело опустился в кресло и закрыл лицо руками.
Через окна, выходившие в сад, до них долетел издалека приглушенный звук барабанного боя, напоминая, что происходит в городе. Но они не обратили на это ни малейшего внимания. Каждому из них, наверно, казалось, что здесь они столкнулись с еще большим ужасом, чем тот, который терзал Париж. Наконец заговорил Андре-Луи, и тон его был ровный и невероятно холодный.
– Господин де Латур д’Азир, я полагаю, что это открытие, которое вряд ли может быть для вас более неприятным, нежели для меня, ничего не меняет, так как не может уничтожить того, что стоит между нами, – разве что еще увеличивает счет. И все же… Но что толку в разговорах? Вот пропуск, выписанный для лакея госпожи де Плугастель. Взамен я настоятельно прошу вас, сударь, об одной услуге: чтобы я больше никогда вас не видел и не слышал.
– Андре! – резко повернулась к нему мать, и снова прозвучал тот вопрос: – Разве у вас нет сердца? Что он вам сделал, чтобы питать к нему такую жгучую ненависть?
– Сейчас вы услышите, сударыня. Два года назад в этой самой комнате я рассказал вам о человеке, который жестоко убил моего любимого друга и обольстил девушку, на которой я собирался жениться. Этот человек – господин де Латур д’Азир.
Она застонала в ответ и закрыла лицо руками.
Маркиз вновь поднялся на ноги и медленно подошел, не отрывая взгляда от лица сына.
– Вы непреклонны, – мрачно сказал он. – Но я узнаю́ эту непреклонность. Она в крови, которая течет в ваших жилах.
– Избавьте меня от этих разговоров, – сказал Андре-Луи.
Маркиз кивнул:
– Я не буду касаться этой темы. Но я хочу, чтобы вы поняли меня – и вы, Тереза, тоже. Сударь, вы обвиняете меня в убийстве своего любимого друга. Признаю, что, возможно, я использовал недостойные средства. Но что же мне оставалось? Каждый день я убеждаюсь, что был прав. Господин де Вильморен был революционером, человеком новых убеждений, который хотел переделать общество в соответствии со своими убеждениями. Я же принадлежу к сословию, которое, естественно, желало, чтобы общество оставалось прежним, и вам еще придется доказать, что прав ваш друг, а не я. Каждое общество неизбежно должно состоять из нескольких слоев. Такая революция, как эта, может на время превратить его в нечто хаотичное, но скоро из хаоса должен возродиться порядок, иначе жизнь погибнет. С восстановлением порядка восстановятся и различные слои, необходимые в организованном обществе. Те, что вчера были наверху, при новом порядке могут лишиться собственности, причем никто от этого не выиграет. Я боролся с этой идеей всеми средствами. Господин де Вильморен был подстрекателем самого опасного типа – красноречивый, проповедующий ложные идеалы, он сбивал с толку бедных невежественных людей, заставляя их поверить, что от предлагаемой им перемены мир станет лучше. Вы умный человек, и я уверен, что вы знаете, насколько пагубна эта доктрина. В устах господина де Вильморена она была тем опаснее, что он был человеком искренним, к тому же наделенным даром красноречия. Необходимо было заставить его замолчать, и я сделал это из самозащиты, хотя и не имел ничего лично против господина де Вильморена. Он был человеком моего класса, приятным, способным и достойным уважения.
