Но все оказалось не так просто. Около полудня двадцать девятого числа, когда мы входили в Аденский залив, мы встретили другой пароход, идущий параллельным курсом. Сначала мы приняли его за торговое судно, но потом он изменил курс и сблизился с нами. Мы увидели, что это небольшой крейсер: безобразный уродливый корабль с невероятно длинным таранным носом и тремя короткими, неравномерно разнесенными и расширяющимися книзу трубами. Корабль шел под французским триколором. Это был колониальный крейсер «Вильнев». Когда крейсер сблизился с нами, капитан обратился через рупор.
— Кто вы такие?
Зварт проревел в ответ на французском, так громко, что рупор не понадобился:
— Голландский пароход «Самбуран» на пути из Ост-Индии.
— Куда вы направляетесь?
— В Джидду!
— Остановитесь немедленно: мы поднимемся на борт!
— Идите к дьяволу! Мы судно нейтрального государства и торопимся!
Ответ французов был простым и однозначным: носовая пушка угрожающе развернулась и нацелилась на наш мостик. Зварт быстро заговорил, брызгая слюной, но мы остановили двигатели и покачивались на мелких волнах. «Вильнев» спустил шлюпку, и через пять минут группа вооруженных матросов в тропических шлемах карабкалась через наши поручни. Возглавлял отряд молодой и довольно неприятный хладнокровный капитан-лейтенант. Зварт обрушился на него целым потоком ругательств на французском, но офицер лишь улыбнулся.
— Ах, нейтрального? Возможно и так в случае с Голландией, не могу сказать. Но Турция разорвала дипломатические отношения с Францией и Великобританией. Французский морской флот теперь останавливает и при необходимости задерживает все суда, направляющиеся в турецкие порты.
— А что мне делать с пассажирами? У нас на борту триста пятьдесят малайских мусульман, направляющих в Мекку, а хадж начнется через три дня. Нам нужно продолжить путь в Джидду.
Лейтенант пожал плечами.
— Сожалею, но это невозможно. Вы должны следовать за нами в Джибути. Там мы проверим судно на предмет контрабанды и подданных враждебного государства, затем вам придется развернуться и возвратиться в Ост-Индию.
На мгновение я подумал, что Зварта хватит удар.
— Что? Обыскать судно? Разворачиваете нас обратно? Это беззаконие! Вы самые обычные пираты! Нидерланды — нейтральное государство...
— Ах, месье, что вы? Франция с Голландией не воюют, это правда. А что касается вашего нейтралитета, возможно, вы хотели бы послать радиограмму в Батавию и вызвать сюда броненосец, чтобы обсудить этот вопрос? Ему потребуется недели три, чтобы сюда добраться. Мы можем подождать.
Вот так мы сдались и понуро поплелись за «Вильневом» в Джибути, где бросили якорь. Уже наступил вечер, и солнце потонуло за африканскими горами. Утром на борт поднимется группа для обыска и проверки списков команды и пассажиров, без сомнения обратит внимание на то, что на «Самбуране» оказалось девять дополнительных членов команды с тех пор, как он покинул Мандано, и ни у одного из них нет документов.
Я обдумывал, как добраться до берега под покровом темноты, но чем больше размышлял об этом, тем менее привлекательной выглядела сама идея. С одной стороны, французы пристально наблюдали за нами и за немецким пароходом, который привели накануне, и освещали воду прожекторами чуть ли не каждые полминуты. С другой, мы находились более чем в миле от берега, а залив, как считалось, кишит акулами. Таким образом, плавание к земле едва ли обещало спасение, даже если бы у Вонга уцелели обе руки. Нет, нам нужно пересидеть сегодняшнюю ночь и посмотреть, какие возможности предоставятся утром.
Взошла луна, точнее узкий светящийся полумесяц. Завтрашняя и послезавтрашняя ночи будут безлунными. Потом новолуние возвестит о начале мусульманского месяца Зуль-хиджа и начале сезона хаджа. Если восход луны мы встретим не в Джидде, значит наши пассажиры пропустят паломничество, к которому большинство из них готовилось всю жизнь, преодолевая бог знает какие препятствия — и всё из-за войны белых людей в христианской Европе.
Паломники были в основном простыми и неграмотными обитателями малайских кампонгов, совершенно неосведомленными об остальном мире. Но даже весьма недалекие среди них заметили нашу встречу с французским крейсером и отход в Джибути. Даже если они не учили географию, то фазы луны знали получше любого читателя газет и наверняка поняли, что место, где мы бросили на ночь якорь, точно не Джидда. Стоя на мостике, я отметил в темноте, как обычный, мягкий гул готовящихся ко сну паломников перерос в озлобленное, раздражительное гудение, когда они собрались группами под навесами.
Наступила непростая ночь для всех нас. Солнце наконец появилось на горизонте на востоке, со стороны моря, осветив бесплодные горы, и муэдзин призвал к утренней молитве. «Вильнев» стоял на якоре примерно в полутора километрах от порта, в то время как маленькая французская канонерка находилась неподалеку от нашего правого борта. Казалось, что их вооруженные матросы полностью заняты немецкой добычей и норвежским парусным судном, которое подошло ночью.
Большую часть дня мы пролежали, жарясь под африканским солнцем, молчаливые и раздраженные от разочарования. Когда из-за остановки судна больше ветер больше не гулял по палубам, стало нестерпимо жарко. Пассажиры переносили это особенно болезненно. Дети беспокойно кричали. Женщины слабели в пульсирующей жаре. Группы мужчин сидели со скрещенными ногами на палубе и вели оживленные споры. Я не понимал ни слова, но догадывался, что пожилые деревенские жители с седыми усами и в фетровых шляпах без полей настаивали на осторожности, а молодые люди призывали действовать.
К полудню жара стала такой невыносимой, что почти все, пассажиры и команда, искали хоть какую-то тень. Я находился под навесом мостика, но когда посмотрел сверху вниз на носовую часть, куда не доходили навесы, то увидел к своему удивлению, как группа из пяти-шести молодых малайцев сидит на палубе на самом солнцепеке, совершенно равнодушная к его лучам.
Заинтересовавшись, я стал незаметно за ними наблюдать. Это напоминало некую игру, но я никак не мог разглядеть ни кубика, ни доски, ни каких-либо других атрибутов. И все же малайцы выглядели чрезвычайно сосредоточенными, как игроки в покер со ставкой в тысячи долларов. Наконец один наклонился вперед и медленно, уверенно и с равномерным нажимом описал кончиком пальца круг на раскаленных досках палубы. Другие завороженно смотрели, сидя как истуканы. Я упомянул об этом капитану Зварту, который беспокойно вышагивал по мостику, шепотом проклиная французский военно-морской флот. Он много лет прожил в Индии, поэтому, возможно, знал эту игру. Когда я описал ему происходящее, он вытаращил глаза, а с обычно румяного лица внезапно схлынули все краски.
