— Блондо! Блондо! Мы скоро его увидим! Он не покинет меня, Блондо, слышишь? Будь настороже, когда мы двинемся в путь, он там объявится. Где? Как? Я не знаю, но он там будет, он это сказал. Глупышка! Я верила тогда всему, что говорил кузен!
Итак, я села в свои носилки с радостью, вернувшей меня к жизни. Господин де Валантинуа и прочие, еще накануне видевшие меня умирающей, не могли опомниться от удивления. Отец, пришедший нас проводить, сделал мне комплимент в своем духе; я не решаюсь воспроизвести его дословно, но общий смысл был таков:
— Право, дочь моя, судя по блеску ваших глаз, так и хочется верить, что вы провели эту ночь в приятном обществе. Господин де Валантинуа не преминул сказать в ответ какую-то глупость. Мы отправились в путь: мой муж ехал вместе со своим аббатом Палди и довольно привлекательным секретарем (это был внебрачный сын маршала де Вильруа, и, разумеется, он обожал меня); кроме того, с ними ехал один карлик, которого г-н Монако купил, чтобы сделать мне сюрприз — его держали вдали от меня в связи с моим состоянием, спрятав в карете за занавесками, и он не показывался до тех пор, пока я не разрешилась от бремени. Карлик был сущей обезьяной в отношении проказ; он был очень умен и не более уродлив, чем это полагалось ему по природе. Он был превосходно сложен и казался истинным мужчиной, на которого смотришь через уменьшительные стекла. Этот человек был родом из Польши, где имеется несметное множество карликов; звали его Ладислав Куски; из его имени сделали прозвище Ласки, которое он носил всю свою жизнь. Он умер в прошлом году от несварения желудка, объевшись кровяной колбасой, которая была толще, чем он.
Едва мы выехали из Парижа, как, оглядываясь по сторонам, я заметила какого-то человека на резвой лошадке, бежавшей иноходью; на нем был плащ из грубого камлота, а позади седла виднелись туго набитые тюки — словом, у всадника был вид купца, торгующего вразнос. Из-под шляпы, надвинутой на лоб, выглядывали большие очки, из-за чего он казался еще довольно бодрым стариком, который, однако, уже успел поседеть. Незнакомец путешествовал один, с большим псом, похожим на пиренейских собак (эта порода была мне хорошо знакома). Всадник находился возле моих носилок всего несколько минут, а затем затерялся среди слуг позади экипажей. Ежедневно мы преодолевали на своих лошадях небольшие расстояния. И тут неизвестно почему мне пришла в голову безумная мысль.
— Блондо! — воскликнула я. — Это граф.
Она рассмеялась:
— И это господин граф, сударыня?
— Да, Блондо, это он, я в этом уверена, я его узнала; это он, это он, повторяю, вот увидишь!
Я не видела этого человека до самого обеда; когда же я спросила Блондо, здесь ли он еще, она отвечала, что торговец едет в арьергарде, оживленно беседуя с конюхами и стремянными, которые вели лошадей за поводья.
— Мыслимо ли, сударыня, чтобы господин граф вел разговоры со слугами из конюшни его светлости?
— Он стал бы говорить с самим дьяволом ради того, чтобы быть ко мне ближе, моя бедная Блондо, ты его совсем не знаешь.
Около полудня мы остановились для отдыха на уединенном постоялом дворе; мой повар прибыл туда заранее и приготовил для нас трапезу. Я поднялась в лучшую комнату гостиницы, озираясь в поисках торговца: я была убеждена, что он вскоре появится здесь со своими тюками. Так оно и случилось. Секретарь г-на де Валантинуа, страстно желавший ко мне приблизиться и ничего не подозревавший, доложил мне о приходе купца.
— Господин де Помаре, так вы говорите, что это какой-то мелкий торговец?
Маршал позволял аббату носить это имя по названию какого-то небольшого ленного владения.
— Да, госпожа герцогиня, у него товары из Леванта, как он уверяет.
— Ах, Боже мой! Как бы он не заразил нас чумой!
Это восклицание прозвучало столь естественно, что Блондо решила, будто я избавилась от своего заблуждения.
— Нет, нет, сударыня, этот человек уже продавал свои товары всему двору и даже господину графу де Гишу; он утверждает, что приходил к госпоже герцогине, но его к ней не допустили.
— Что ж, пусть он войдет! — небрежно отвечала я. Ах! Как билось при этом мое сердце! Господин де Валантинуа был рядом.
И вот, коробейник входит, не переставая кланяться, со шляпой в руке и в очках на носу; длинные волосы и белоснежная борода обрамляли его лицо; это был не Пюигийем, это не мог быть он: то был какой-то безобразный еврей. Я остолбенела, а Блондо глядела на меня с победоносным видом.
Между тем торговец приближался, не говоря ни слова. Когда он подошел ко мне совсем близко, я взглянула на край его щеки, видневшийся между очками и бородой, и вздрогнула: я не могла обмануться, только я, любившая графа, была способна его узнать: это был он… он, и никто другой! Я не удержалась от жеста изумления; знакомые глаза блеснули сквозь грязные стекла очков — это был его взгляд! Он призывал меня к осторожности.
— Сударыня… ваше высочество… — произнес вошедший сдавленным голосом, звучавшим, как голос из загробного мира, — сударыня, ваше высочество, купите эту парчу и эту камку, я бедный еврей, и мне нужны деньги.
Я дрожала так, что на это было жалко смотреть, и ничего не отвечала. У меня едва хватило сил махнуть рукой в знак согласия. Господин де Валантинуа проявил не свойственную ему учтивость.
— Есть ли у тебя красивые вещи, старый еврей, или же ты рассчитываешь хитростью заполучить наши денежки? Покажи-ка госпоже герцогине, что лежит на дне твоего мешка, и она выберет то, что ей понравится.
Торговец чрезвычайно спокойно распаковал свои тюки и показал нам ткани, драгоценные камни и прочие предметы, способные ослепить нас своим великолепием, — все это действительно было привезено из Леванта. Граф одолжил товары и одежду у одного еврея, обещав помочь ему совершить выгодную сделку в знак благодарности за его любезность. Мне это было неизвестно, и я не могла опомниться от удивления. Я купила почти все товары купца. Господин де Валантинуа скорчил странную гримасу, но я не придала этому значения, продолжая сваливать в кучу браслеты, ожерелья, кринолины и платья — Блондо взвалила на себя эту ношу.
Пюигийем превосходно сыграл свою роль: никто ничего не заподозрил, даже влюбленный секретарь, которому я подарила перстень. Еврей удалился, волоча ногу; он торговался, как настоящий ростовщик, не уступая в цене и упорно настаивая на своем — он был достойным противником герцога, превосходившего скупостью всех евреев вместе взятых.
Вечером, уже в другой гостинице, я отправилась после ужина к себе в комнату. Блондо сказала мне шепотом, что граф пришел и ждет. Слава Богу, это был уже не купец, а красивый придворный, очаровательный дворянин в маске, элегантный, а главное, влюбленный; горничная без труда провела его в дом, в то время как мы и вся наша свита были заняты трапезой. Какая это была радость! По-моему, я еще больше влюбилась в кузена; мне казалось, что я не видела его целую вечность… Я так была ему благодарна за спектакль, который он устроил, за все эти хлопоты, которые он доставлял себе ради меня!..
