процессов в неживом объекте мёртвое тело стало легче на 21 грамм.
– Значит, не веришь, что душу можно взвесить?
– Почему не верю? Верю, верю… Только авторитетному зверю.
– Но раз её можно взвесить, значит душу, Атман, как её называет Брахман, можно и выделить.
– Ну, предположим.
– А раз можно выделить, её можно и поймать в волновую ловушку…
Бергман махнул рукой, будто отгонял назойливую муху, и потянулся к бутылке.
– Ты опять, князь Игорь, за своё? Смотри, не загони лошадку… Выпей вот лучше по полной – и сотри всякую муть в памяти свого мозгового компьютера.
Он поднял стакан и, не чокаясь с коллегой, выпил водку залпом. И налил себе снова.
– Поверь, дорогой ты наш гений, что так будет лучше для всех. А в первую очередь – для тебя и твоих близких.
Профессор промолчал. Думая о чём-то своём, рассеянно спросил руководителя научного института:
– А у нас трёхмерный принтер работает?
– Ещё как! – загадочно улыбнулся Бергман. – В прошлом месяце Чуркину пришлось выговор влепить за то, что клон своего пениса из нанолатекса изготовил. В возбуждённом пионерском состоянии «всегда готов!» От настоящего жена родная не отличит!..
И он захохотал, расплёскивая содержимое стакана на дорогой летний костюм.
– Главную для себя запчасть сварганил, паразит! Хотя, думаю, его собственный член ещё не истёрся в работе.
Волохов пропустил скабрёзность мимо ушей. Со стаканом в руке он отошел к окну, приподнял жалюзи – за окном стояла загадочная азиатская ночь, дневным светом горели светодиоды уличных светильников и зазывно перемигивалась яркая световая реклама. А на углу здания отеля «Катманду», выкрашенного в кичливый цвет переспевшего апельсина, серела фигура загадочного человека. «Ну, ну, – с грустной усмешкой подумал Волохов, когда их взгляды встретились, – так-то они доверяют патриоту своей родины. Видно, без тотального контроля за своими гражданами нынче не обходится ни одно демократическое государство. Доверять, доверять, но контролировать. А то как бы чего не вышло…Старая песня на новый лад».
8.
Дежурная группа, которую на место происшествия вызвал Владимир, прибыла в считанные минуты. И не мудрено: полицейский участок, откуда прибыли коллеги старшего лейтенанта Волохова, располагался на пересечении улицы академика Келдыша и Староконюшенного переулка. Это буквально в пяти минутах езды от монументального дома, сохранившего все характерные черты сталинской застройки, в котором и находилась квартира №16 со старомодной медной табличкой на двери «Проф.Волохов». Может быть, отслужив год в армии, понюхав пороху в одной из своих армейских командировок, Володя и выбрал своё новое место работы по случайному формальному признаку – близко от дома. (По крайней мере, даже в детстве, когда он вместо детских книг Гайдара, как говорится, запоем читал детективы, фэнтези и прочую литературную «развлекуху», желания стать сыщиком у него никогда не возникало).
Если не было пробок, то буквально пять минут – и у отца дома. Его же квартира, которую Владимир Волохов снял, получив погоны старлея и повышение по службе, находилась в том же районе столицы, но подальше и от отца, и от места работы – в пятнадцати-двадцати минутах езды на машине. Волохов-старший, похоронив Ирину, и, как он сам с грустью говорил, «оставшись полукруглой сиротой», обижался, когда даже на большие праздники у сына не находилось времени, чтобы «на пять минуток заскочить к одинокому сивому мерину». Нет, не затем, чтобы задать ему в ясли свежего сенца, а просто так – поговорить со стариком, задать ему ничего не значащие для мпрашивавшего вопросы о здоровье, «жить-нытье», о ноухау, которые, несмотря на возраст, неустанно генерировал работавший на износ мозг профессора Волохова.
Игорь Васильевич и обижался на такую эмоциональную чёрствость сына, и тут же прощал его. Он любил его всем своим сердцем, больным сердцем человека, знающего цену не только творческому озарению, когда он на весь дом, заселённый прошлой «номенклатурой», забыв о приличии, орал «эврика!», но и тихому семейному счастью, теплоте домашнего очага. Потому, наверное, несмотря на замкнутость своего характера, тяжелее сезонного гриппа переносил «одиночество души». Не «своё одиночество», которое известно каждому из нас, а именно так, с такой формулировкой состояния человека, когда мёрзнут не ноги, не руки, а зябнет именно душа, которой и нужно-то совсем немного по меркам нашего меркантильного времени – всего чуточку тепла и пару простых искренних слов человеческого участия. Сын теперь оставался последней пристанью сильно сдавшего после смерти дочери отца.
Владимир любил своего «нетипичного предка», как он как-то назвал его в школьном сочинении на «свободную» тему – «Мои родители». Маму Волохов-младший помнил плохо, знал её больше по рассказам отца, который, как всякий творческий человек, одну и ту же историю всегда рассказывал по-разному. Отец, несмотря на свою кошмарную занятость в секретных лабораториях, где он работал с тех пор, как Володя начал осознавать своё Я, формируясь как личность, а значит, – и гражданин общества, – вырастил и воспитал его и сестру Иру. Ирина была старше Володя на двенадцать лет. Она хорошо помнила маму, любила её, наверное, но никогда не рассказывала брату о ней и своих дочерних чувствах. Будто боялась их расплескать в пустой болтовне и суете сует. Она была типичной «профессорской дочерью» – отличницей в немодных круглых очках, потом студенткой МГУ с именной стипендией «за заслуги перед отцом и отечеством», как по своему обыкновению, с доброй порцией иронии и самоиронии, говорил Игорь Васильевич.
Что любил профессор Волохов больше всего на свете? Тут ответ был однозначен – своё дело, которое истерзало его сердце, но постоянно, ежедневно, ежеминутно тренировало его мозг. Кого любил профессор Волохов? И тут ответ был всегда прост, как всё не только гениальное, но и настоящее, не придуманное конъюнктурными и конформистскими биографами, сшибающие гонорары в вечной серии «Жизнь замечательных людей». Он был большим однолюбом и всю свою жизнь любил близких и очень дорогих его истрёпанному чиновниками от науки всех рангов (вплоть до ФАНО – федерального агентства научных общества) сердцу людей – жену Нину, дочь Ирину и сына Игоря. И считал это проявлением истинного русского патриотизма, ибо, как был убеждён профессор Волохов, любовь к ближнему своему – это не только первостепенная Божеская Заповедь, но и необходимая строка Гражданского Кодекса любого государства. Увы, его бы мысли да нашему государству в уши…
Прибывшая на место происшествия группа сыщиков во главе с капитаном полиции Вячеславом Дробязко, прихватила с собой и служебную собаку по кличке Джим. Старую несуетливую немецкую овчарку сопровождала бой-баба в синеватом камуфляже с головы до пят. Было видно, как жарко было собаке, которая, равнодушно поглядывая на бедлам в квартире профессора,
