Не сводя неподвижного взгляда с Тени, Синан снова затянулся.
– В тебе осталось слишком мало от истинного фидаи, который действует, не раздумывая. И все же ты умен и ловок, а твоя осторожность некогда помогла тебе пробраться в шатер проклятого Юсуфа ибн Айюба, который находился посреди лагеря его войска. Видишь, я ничего не забываю. Как и знаю, что тебя учили менять внешность до неузнаваемости, ловко притворяться и прокрадываться куда угодно. Твой учитель Далиль поручился за тебя, уверяя, что ты лучший. А лучшим я даю самые ответственные задания. От этого будет зависеть не только твоя жизнь, но и жизнь твоего учителя Далиля. И учти, – тут лицо Синана напряглось, резче обозначилась линия его острых скул, брови сошлись к переносице, – учти, ты не сможешь скрыться от служения мне. Ибо я не прощаю обмана. Если же ты справишься, тебя ждет награда. А если нет… У тебя будет слишком много врагов, желающих твоей смерти. Все воины Масиафа будут искать тебя, чтобы убить. И тебя будет искать Ашер. Поверь, у него и кроме тебя есть наемники, причем очень умелые. Однако я не стану угрожать, а скажу, что твое повиновение мне не только спасет тебя, но и возвысит. Более того, однажды, когда я поверю, что ты мой до глубины души… Что ж, однажды настанет день, когда я подарю тебе и голову твоего врага Ашера.
Мартин вздрогнул и припал к ногам имама.
– Я сделаю все, что в моих силах, наивысочайший! Ибо ничего я так не желаю, как отомстить тому, кто меня предал.
Рамла на пути в Иерусалим для крестоносцев считалась особым местом. И когда их армия дошла до руин этого города, было решено расположиться тут лагерем и совершить торжественный молебен в память о тысячах мирных паломников, каких зверски убили тут еще до начала Крестовых походов.
Сильный красивый голос нового епископа Яффы Рауля зычно гремел между библейскими псалмами, исполняемыми коленопреклоненными воинами Христа:
– Requiem aeternam dona eis Domine!.. [71]И множество голосов отвечали слитно и едино:
– Et lux perpetua eis [72].
Король Ричард произносил эти слова вместе с тысячами и тысячами своих паладинов, но мысли его витали далеко, а его религиозное рвение словно уносил порывистый холодный ветер, столь неожиданный в этих краях, еще недавно жарких или же просто упоительно теплых, к каким крестоносцы привыкли во время пребывания в Яффе. Да, в Яффе все было благополучно, пока Ричард едва не лишился своего положения.
Он вспоминал.
В конце октября в большом шатре у восстановленных стен Яффы состоялся совет предводителей крестоносцев. И там вдруг неожиданно, вся в алом, словно яркое праведное пламя, появилась королева Иоанна Сицилийская.
Ричард тогда просто онемел. Меньше всего он ожидал увидеть здесь свою сестрицу Пиону! Он ведь сам наблюдал со стен Яффы, как она отправилась вместе с братом султана в Иерусалим. Это был тайный отъезд, мало кто знал о плане Ричарда закончить поход путем договора и брачного союза между мусульманским принцем аль-Адилем и христианской принцессой из царственного дома Плантагенетов. Ричард не сомневался, что в результате этого брака крестоносцы без кровопролития получат Иерусалим и, когда его паладины узнают, что доступ к святыням открыт, они поймут правоту английского короля. Но оказалось, что Иоанна и не думала вступать в брак с неверным. Об этом она и говорила на совете, взывая к пониманию единоверцев и живописуя, какую ужасную участь собирался навязать ей Ричард Львиное Сердце.
Какой же тогда поднялся шум после ее речи! Короля Англии, главу похода, обвиняли ни много ни мало в отступничестве от Креста! Причем возмущались все – и вожди, и рядовые воины, и священники, даже друг Ричарда епископ Солсбери гневно вопрошал Плантагенета, как такое могло прийти ему в голову? Всегда поддерживавший Ричарда Генрих Шампанский, его племянник, который, как оказалось, все это время укрывал у себя несчастную принуждаемую Иоанну, и тот укорял главу похода. Что уже говорить о его соперниках Гуго Бургундском и Леопольде Австрийском, последний из которых так и заявил, что Ричард, идущий на сговор с врагами, более недостоин возглавлять рати воинов Христовых.
Тогда словам Леопольда не придали значения – авторитет Ричарда был все еще непоколебим, чтобы кто-то осмелился посягнуть на его место, однако Иоанна подлила масла в огонь, поведав, что ее кузина Джоанна де Ринель вызвалась пожертвовать собой и, спасая королеву Сицилийскую, отправилась вместо нее в Иерусалим, в то время как сама Пиона тайно осталась в Яффе, чтобы дожидаться ответа на ее письмо к Папе Римскому. И ныне ответ от Святого Престола получен! – вскинула руку со свитком с печатью Его Святейшества Иоанна. Когда же она зачитала гневное послание Целестина III, шум в шатре перешел в настоящий рев. Ричарда никто не пожелал выслушать, несмотря на все его попытки объяснить свою позицию. В гневе Плантагенет даже толкнул напиравшего на него бургундского Медведя, они едва не подрались, а недавно прибывший из Акры епископ Бове, этот интриган в сутане поверх кольчуги, то и дело вопил, что прав был его повелитель Филипп Французский, уверявший Папу, что именно дурной нрав Ричарда приведет к ссорам и раздорам среди крестоносцев и это может повредить святой миссии их дела и свести на нет все достигнутые победы.
В итоге на разгневанного Ричарда навалились сразу несколько человек, причем короля держали даже его соратники-тамплиеры, которым повелел успокоить английского Льва его друг магистр Робер де Сабле.
Вот тогда-то на совете и вспомнили слова Леопольда о том, что бешеный Ричард Львиное Сердце не достоин возглавлять воинство Христово.
Да, Ричард был на грани поражения. И все это ему устроила сестрица Пиона, его любимая малышка, которой он прочил императорскую корону самого прославленного на земле королевства – королевства Иерусалимского!
После такого предательства сестры Ричард видеть ее не мог. Но теперь Пиону охраняли все, кто восстал против Ричарда, и единственное, что он смог сделать, так это лишить сестру удовольствия слушать пение ее любимого менестреля Блонделя. Ричард даже грубо заметил Пионе при посторонних, что она, отказавшись от великой чести стать женой Иерусалимского правителя, слишком много времени проводит со смазливым трубадуром. Откуда у нее эти не подобающие положению предпочтения? Сначала увлеклась шотландцем Осбертом Олифардом, о чем сплетничали даже лагерные прачки, а теперь у нее в любимцах низкородный менестрель Блондель, которого Ричард возвысил только из уважения к его дару музицирования. Причем сам Блондель вовсе не обиделся на Ричарда и в тот вечер после совета был единственным, кто остался подле монарха, тешил его дивным пением, в то время как Ричард с ужасом сознавал, что все его усилия могут пойти прахом, с ним перестанут считаться и… И черта с два! Пусть эти выскочки и попрекают его в измене, в преступном сговоре у них за спиной, даже в транжирстве средств крестоносцев – ведь восстановление крепостей кажутся им ненужными для их войны, – но все же они зависят от его денег, и вряд ли кто-то другой из них возьмется оплачивать военные расходы столь щедро, как английский король.
