В переднем зале его встретил охранник Шэн. Монах не дал ему и рта раскрыть:
— Его сиятельство велел тебе быстро проводить меня до ворот. Затем ступай к нему в кабинет, он даст тебе поручение.
«…У меня останется мало времени на бегство, однако нельзя рисковать: Хун может истечь кровью, ему срочно нужен лекарь с грибом-дождевиком, останавливающим кровотечение, с бинтами и мазями».
— Что это ты тащишь с собой? — буркнул телохранитель.
— Не твое дело! Это подарок его сиятельства пославшему меня.
Не задерживаясь — и не особо спеша, чтобы не вызвать подозрений, Хуа То выбрался из дома, завернул за угол. Скинул монашеский халат, под которым пряталась мирская одежда. Достал из котомки небольшую коническую шляпу, прикрыл ею бритую голову — за время путешествия волосы успели отрасти, в Бэйцзине пришлось их состричь, чтобы не искажать монашеского облика. И припустил бегом по заранее намеченному пути до ближайших городских ворот. К ним он успел, как и рассчитывал, к самому закрытию. У ворот его не ждали посланцы сюньбу. Как он и предполагал, слуги Хун. Хсиучуана, растерявшись, не успели вовремя поднять на ноги полицию.
Хуа То взглянул на небо, на светящуюся там Реку.[200] Вдохнул живительный бодрящий вечерний воздух, подобный эликсиру Сиванму. Предстояло бежать всю ночь на север, где-то отлеживаться несколько дней, а потом возвращаться на юг — в обитель. Что сделают с ним братья-монахи за немыслимый проступок — побег из храма и тягчайшее преступление — нападение на члена императорской фамилии? Страшно даже подумать. Тем не менее отказаться от возвращения немыслимо. Это будет вопиющей неблагодарностью. Хань Синь отплатил старухе, говорит пословица.[201] Как же можно пренебречь храмом?! До сих пор Хуа только брал у Шаолиня. Если тратить, не пополняя, даже море исчерпается. Настало время платить за взятое щедрой мерой.
Средиземное море, конец декабря 1606 года — начало января 1607 года
Стерпится-слюбится… Поговорка касается не только отношений между людьми. Уж как Сафонка ненавидел море: пугает плеском волн, выворачивает желудок наизнанку бортовой и килевой качкой, грозит штормовой погибелью. Стоило несколько раз окунуться в голубую ласковую прохладность, понежиться на теплом даже в эту зимнюю пору песке — и он простил морю все. Разве оно виновато, что такое? Вина на тех, кто запихнул русского парня сюда, за тридевять земель от родных лесов.
Сафонка полюбовался на желтые паутинки, которые солнечный свет, преломляясь через воду, нарисовал на неровностях дна — совсем как на Дону летом, — и потормошил друзей, размеренно гревшихся рядом с ним.
— Купаться!
Уже десять дней галера стояла у небольшого островка близ побережья Алжира, в укромной, защищенной от волн и ветров бухточке. Рабы вытащили судно на мель, очистили днище от ракушек и водорослей, законопатили щели, подсушили, подмазали смолой подгнившие доски. Работали с тщанием — недоделки боком выйдут в ненастную пору, галера и потонуть может, а с нею у царя морского в гостях очутятся не одни турки, чтоб им пусто было…
После того столкнули корабль на воду, загрузили каменьями, дабы глубже осел: высохшему на солнце, покорежившемуся дереву надо разбухнуть, впитать в себя влаги, чтобы корпус вновь стал водонепроницаемым.
Трое суток гребцы отдыхали, пока подштопанная каторга терпеливо мокла. Впереди ждала адова работа: вытащить балласт, отчерпать просочившуюся жидкость, зашпаклевать и засмолить вновь открывшиеся щели, погрузить припасы и снаряжение. Тогда уже — в путь…
Турки держали рабов под присмотром, но не более того. Бежать с островка некуда. В кандалах не побунтуешь, да и настроение у гребцов далекое от мятежного — отдыхают, отсыпаются, даже подкрепиться кое-кому удалось: наловили и нажарили себе ракушек, крабов, застрявших в тине рыбешек.
Сафонка удивлялся рабам-европейцам, боявшимся купаться. «От воды приключаются разные болезни», — пытались объяснить свое странное поведение те, кто называл себя испанцами и португальцами и чью мову русский понимал — она походила на латынь.
Гулявшие без оков Искандар, Андроникос, Селим, вольнонаемные гребцы, османский экипаж охотно плавали в чистом море, не удаляясь, впрочем, от берега. Скованные одной цепью Джумбо, Хуа То и Сафонка подолгу отмокали в воде, плавать не решались — с грузом трудно. Славяне, мусульмане, негр и китаец не считали мовенье опасным для здоровья. Сафонка вообще в такой воде сидел бы часами: по его меркам, она была чуть холоднее, чем в реке Воронеж на Аграфену-купальницу, когда можно начинать купаться. Однако его теплолюбивые друзья быстро мерзли.
Пополоскавшись, они выбрались на песок. Узкие глаза Хуа То вкрадчиво обшарили окрестности в поисках надсмотрщиков. Стражники находились достаточно далеко.
— Попробовать снять? — предложил он товарищам.
Иногда ночами, когда караульный засыпал, Сафонка и Джумбо, напрягая мышцы, растягивали до предела цепь, обвивавшую талию китайца, и тот, немыслимым образом выворотив суставы, освобождался и свободно разгуливал по палубе.
— Нет, — отрицательно покачал головой осторожный Сафонка. — Турки увидят. Зачем выдавать нашу тайну?
— Тогда двигаться!
Хуа помешан на упражнениях. Даже когда после изнурительной гребли все валились от изнеможения, он махал ногами, поворачивал торс во все стороны, хрустел шеей, заставлял друзей массировать себе мышцы. И сам разминал им мускулы железными пальцами, не давал сидеть и лежать несмотря на страшную усталость. Джумбо, Искандар и Андроникос подчинялись без слов. Селим и Сафонка поначалу ворчали, повиновались нехотя. Остальные рабы таращили на них глаза, как на бесноватых, сожалеючи хлопали себя ладонями по лбу.
— Гребцы есть глюпые, не понимать, что в теле надо перегонять все соки, нагружать каждый жилка, поддерживать гармонию элементов — земли, воды, огня и неба, иначе смерть, — уговаривал Хуа То. — У нас книга есть «Люй ши чунь цю», написана за триста лет до Христа рожденья. Говорит она: «Проточная вода не портится, дверной стержень не истачивается червем древоточца, ибо они постоянно в движении. Подобное и с телом человека». Ты есть умный, я есть умный, два умника друг друга всегда понимать. Если будет сражение, ты будет двигаться кошкоподобно быстро, а глюпые будут ползти крабоподобно.
Каждый день китаец и негр прыгали и бегали на месте по часу, Сафонка был вынужден скакать козлом вместе с ними, так как цепь не позволяла ему лентяйничать. Надсмотрщик поперва рычал волком, ощеривался, замахивался бичом. Со временем привык.
