Но вот в 1588 году от Рождества Христова в единоборстве английского флота с испанской Великой Армадой парусные корабли, оснащенные пушками, наконец-то проявили себя. Отныне главенство на море захватит артиллерия.
Я задумал невиданные доселе суда — пловучие крепости. Могучие, сделанные из самого прочного дерева — мореного дуба, да еще закрытые броней в уязвимых местах. И на палубах размещу множество огромных кароннад, стреляющих раскаленными ядрами! Большие корабли есть и сейчас, но артиллерия на них мелкокалиберная, годная лишь для уничтожения людей и повреждения такелажа. Мои пловучие крепости будут топить суда противника, разрушая корпуса, поджигать, а не захватывать их! И они будут маневрировать на ветре, а не сцепляться в абордажных схватках с опущенными парусами! Я буду первым, кто их создаст!
— Первым ты не быть! Такие водные крепости уже есть. И такая морская тактика тоже есть, — с некоторым злорадством сказал Хуа.
— Какой же гений ухитрился обогнать меня? — недоверчиво взволновался Искандар.
— Его звать Ли Сунсин.[204] Он из королевства Чаосянь, что на юге от Хань. Мнимый царь страны Япония, которую вы называть Сипанго, Лин Сюцзы[205] поднялся из невольников, похитил престол и завоевал 36 областей, впервые за столетия объединил Островное царство. Проведав, что Чаосянь приготовлена слабо, он порознь отправил военачальников, которые с флотом от острова Думайдао пришли к городу Фушани, разбили чаосяньскую армию и вступили в столицу. Почти все восемь областей завоеваны были. Король Ли Гун в беспамятстве бежал, переправясь через реку Ялу, просил принять его в ханьское подданство.
— Чаосянь стала владением Сипанго?
— Нет, не допустил Ли Сунсин. За год до войны[206] он назначен был командующим флотом левой полупровинции Чалладо. Ли знал, что война с Японией неизбежна есть. Он придумал «кобуксоны» — «черепахи», пловучие бронированные крепости, о которых ты говорил. Когда Чаосянь захвачена была. Ли Сунсин в четырех сражениях разгромил японский флот. Захватчики хотели наступать одновременно с моря и суши, но не мочь, потому что кораблей больше нет! Японцы ушли!
— Как же наградил героя король Чаосянь за спасение державы?
— Придворными оклеветан он был, королем отстранен от должности и мал-мала не казнен…
— Как и следовало ожидать… Владыки-неудачники терпеть не могут гениальных полководцев, отстоявших страну от захватчиков. Что же случилось потом?
— Через несколько лет[207] японцы новое наступление начали, уничтожили почти все корабли Чаосянь. Кроме двенадцати. Тогда Ли Сунсин помилован был и вновь назначен командующим…
— …несуществующим флотом! Сколько кораблей было у японцев?
— Больше двухсот…
— А у Ли Сунсина двенадцать! Молю, рассказывай скорей, что дальше-то…
— Он разгромил врагов…
Искандар захлопал в ладоши:
— Я с радостью бы перенес тяготы путешествия в Чаосянь, чтобы встретить этого великого человека, прижать его к груди и стать его другом! Гении должны быть братьями! Как ты думаешь, когда я стану султаном, пошлю посольство в Чаосянь и попрошу короля, чтобы ответное посольство возглавил Ли Сунсин, король пришлет его?
— Нет… Восемь лет назад он погиб в последнем бою в бухте Норян, наголову разбив захватчиков…
Глаза Искандара наполнились слезами.
— Мир праху героя! Поистине на Востоке множество великих людей, о коих мы ничего не ведаем, но у коих надобно учиться. И не только там. Вон, — кивком головы он указал на мирно почивавшего Джумбо, — лежит еще один гениальный полководец. Казалось бы, голый дикарь, ничему не обученный, ничего не знающий. Но встреться мы на поле брани — еще неизвестно, за кем останется победа. Я поражаюсь, как из безграмотных простолюдинов вдруг вырастают блистательные стратеги. Пастух Вириат,[208] поднявший Испанию против Рима. Хваленые легионы десяток лет не могли с ним справиться и избавились от него только с помощью наемных убийц. Гладиатор Спартак, три года колебавший устои Вечного города. Лишь постоянные раздоры в войске рабов позволили Крассу одолеть непобедимого фракийца. Погонщик верблюдов Бабек, под водительством которого хуррамиты[209] двадцать один год, с 816 по 837 от Рождества Христова, успешно противостояли Арабскому Халифату, разбили пять армий халифа. Его погубило предательство местной знати. Еще пастух — Ивайло,[210] победивший татар, захвативший болгарский трон, ставший первым и единственным в Европе крестьянским царем, отбросивший византийцев. Его гибель на совести изменников-феодалов и крестьян, бросивших своего вождя…
Наш Джумбо стоит в одном ряду с ними. Он в варварской Африке сам открыл и успешно применил ряд законов войны, которые известны в Европе и Азии благодаря величайшим из великих — Эпаминонду, Александру Македонскому, Ганнибалу. Фаланга, сосредоточение сил на самом важном участке, выделение резерва, фланговый обхват, окружение…
И вообще я начинаю полагать, что гениев куда больше, чем я представлял себе раньше. Взять хоть нашу каторгу. Два великих полководца и по крайней мере с дюжину талантов, способных подняться до больших высот, назову лишь Мурад-пашу, Сафонку и Хуа То. Не слишком ли много для одной галеры, пусть даже ее экипаж специально мною подобран?!
— Болит мое сердце, — сказал Андроникос, — при мысли о том, что все гении и таланты, к несчастью, посвятили себя войне, а не науке, искусству, мирным делам. Какая потеря!
— А мне вот что жаль, — встрял в беседу Сафонка. — Самых хороших людей в своей жизни встретил я среди рабов. Больно много их гинет в неволе… Сколько доброго могли бы они сотворить, оставшись в живых и на свободе.
— Ты прав, юноша, — печально вздохнул старый грек. — Жестокий век наступил. Добрые, хорошие, способные люди валяются в грязи у подножия тронов, на престолах же восседают тупоумные чудища, пьющие человеческую кровь! Турецкие султаны, уничтожающие христиан, немецкие князья, избивающие крестьян, испанские и французские короли, сжигающие и режущие протестантов и еретиков… Итальянский князь Цезарь Борджиа, шведский король Эрик XIV, английский властелин Генрих VIII, русский царь Иван Ужасный… Сущие драконы! А на Востоке — персидские шахи, индийские магараджи, китайские императоры… Одни лютее другого!
— Дело не в жестокости, — возразил Искандар. — Цезарь и Чингиз-хан, Карл Великий и Тамерлан человеколюбием тоже не отличались. Главное в том, что измельчали владыки! Нет среди них гениев!
— От природы народы в мире разные, а власть, выходит, у всех одинаково мерзостная, — выпалил Сафонка.
