— Он в моих вещах, — ответил Эдуард, — мы найдем его в Эдинбурге.
Вскоре они туда прибыли. Квартиру Уэверли отвели по особому приказанию принца в весьма порядочном помещении, рассчитанном также и на полковника Толбота. Первым делом нашего героя было осмотреть свою укладку, и после очень недолгих поисков долгожданный пакет вывалился из белья. Уэверли вскрыл его с лихорадочным нетерпением. В конверте, на котором стояла только надпись «Э. Уэверли, эсквайру», он нашел несколько вскрытых писем. Два верхних были от подполковника Гардинера. Более раннее заключало мягкий и деликатный упрек в том, что адресат не последовал его совету относительно того, как использовать отпуск, и напоминало, что и срок продления его скоро приходит к концу. «Но даже если бы он и не кончился, — продолжал подполковник Гардинер, — известия из-за границы, а также инструкции, полученные мною из военного министерства, все равно вынудили бы меня отозвать вас, так как после наших неудач во Фландрии нам угрожает как иностранное вторжение, так и мятеж недовольных в стране. Поэтому убедительно прошу вас возможно быстрее вернуться в штаб-квартиру полка; это тем более необходимо, что именно в вашем отряде замечается брожение, и я нарочно откладываю расследование подробностей, пока не смогу воспользоваться вашим содействием».
Второе письмо было датировано восемью днями позже. Написано оно уже было тоном человека, который не дождался никакого ответа на первое. Оно напоминало Уэверли о его обязанностях как человека чести, офицера и англичанина; отмечало растущее недовольство среди подчиненных ему солдат и то, что от некоторых из них слышали намеки, будто их капитан поощряет и одобряет их бунтарское поведение; наконец, автор выражал глубочайшее сожаление и удивление, что Уэверли не подчинился его приказу явиться в штаб-квартиру, напоминал ему, что он отозван из отпуска, и заклинал его в выражениях, в которых отеческие увещания сочетались с тоном военачальника, искупить свою вину, немедленно вернувшись в полк. «Для того чтобы быть совершенно уверенным, что это письмо дойдет до вас, — заканчивал полковник, — его отвезет капрал Тимс из вашего отряда с приказанием передать в собственные ваши руки».
Прочитав эти письма, Уэверли вынужден был с великим сокрушением faire amende honorable note 404 памяти храброго и безупречного человека, написавшего их. Ибо, поскольку подполковник Гардинер имел все основания предполагать, что они достигли адресата, отсутствие какого-либо отклика на них со стороны Уэверли не могло вызвать ничего иного, кроме третьего и последнего категорического приказания, которое одно Уэверли и получил в Гленнакуойхе, хоть и слишком поздно, чтобы его выполнить. Его отстранение от должности за видимое пренебрежение последним приказом не только не было грубым и жестоким действием со стороны правительства, но было явно неизбежно. Следующее письмо, которое он развернул, было от майора его полка. В нем говорилось, что по его поводу ходят порочащие слухи: некий мистер Фолконер из Бэллихопла или чего-то в этом роде якобы предложил в его присутствии крамольный тост, не вызвавший его возмущения, хотя королевский дом был оскорблен в нем так грубо, что один из присутствующих джентльменов, отнюдь не славящийся своей преданностью правительству, счел тем не менее своим долгом вступиться; и что капитан Уэверли допустил, если только это сообщение соответствует действительности, чтобы другое лицо, до которого все это дело имело лишь весьма отдаленное касательство, отплатило за обиду, нанесенную ему лично как офицера, и дралось на дуэли с оскорбителем. Майор заканчивал письмо словами, что никто из товарищей капитана Уэверли по полку не верит этой скандальной истории, но общее мнение их таково, что для его чести, равно как и для чести полка, ему необходимо немедленно опровергнуть эти сплетни самолично и т.д. и т.п.
— Что вы обо всем этом думаете? — спросил полковник Толбот, которому Уэверли передавал письма, по мере того как он их прочитывал.
— Думаю! Просто не знаю, что и думать. От этого можно сойти с ума.
— Успокойтесь, мой юный друг. Посмотрим, что это за грязные каракули в следующем письме.
Первое письмо было адресовано: «Это мистеру У. Раффину». «Милостивый государь. Кое-кто из наших рыб на удочку нейдут хотя я говорил вы-де казали мне баринову печать. Но Тимс сдаст все письма в ваши руки как вы хотели и скажет старому Адаму что сдал их сквайру в руки потому все равно в чьи и будем готовы по первому знаку и ура за Высокою церковь и Сачефрела note 405 как батька поет вбирая хлеб дома. Ваш дорогой сэр X.X. Еще. Скажите барину, что мы по нему соскучились, и сомневаемся, что он не пишет, а поручик Ботлер на нас косится».
— Этот Раффин, верно, ваш Доналд из пещеры, который перехватывал ваши письма и тайно переписывался с этим беднягой Хотоном как бы от вашего имени?
— Выходит так. Но кто же этот Адам?
— Вероятно, Адам — бедный Гардинер. Это — шутливое прозвище, связанное с его фамилией.
Другие письма были аналогичного содержания, и вскоре махинации Доналда Бин Лина стали для них совершенно ясны.
Подтверждение пришло и с другой стороны. Среди пленных оказался некий Джон Ходжес из солдат, оставшихся в полку Гардинера. Когда-то он был слугой у Уэверли и теперь разыскал своего барина и просил взять его опять на место. От него они узнали, что вскоре после того, как они уехали из штаб-квартиры полка, в город Данди стал часто заявляться коробейник по имени Ратвен, Раффин или Ривейн, известный у соседей под прозвищем Ушлый Уилл. У него, по-видимому, была уйма денег, продавал он свои товары очень дешево, всегда готов был угощать своих приятелей пивом и набился в друзья многим драгунам из эскадрона Уэверли, особенно сержанту Хотону и некоему Тимсу, тоже унтер-офицеру. Последним он от имени Уэверли раскрыл план дезертирства из полка и перехода к нему в горы, где, по слухам, кланы в значительном числе взялись уже за оружие. Солдаты, воспитанные в якобитских понятиях, если только у них вообще было какое-либо собственное мнение, и знавшие, что их помещику сэру Эверарду всегда приписывали такие взгляды, легко попались в ловушку. Уэверли находился далеко в горах — это служило достаточным объяснением, почему он пересылает свои письма через коробейника, а вид его всем известной печати казался достаточным удостоверением в тех случаях, когда писать было опасно. Но вся интрига стала понемногу всплывать наружу, так как заговорщики слишком рано начали болтать Ушлый Уилл оправдал свое прозвище, ибо, как только возникло подозрение, он исчез. Когда появилось официальное сообщение об отстранении Уэверли от должности, значительная часть его эскадрона действительно взбунтовалась, но мятежники были окружены и обезоружены остальными солдатами полка Военный трибунал приговорил Хотона и Тимса к расстрелу, но потом им разрешено было бросить жребий, кому умирать Хотон, оставшийся в живых, проявил искреннее раскаяние; упреки и разъяснения подполковника Гардинера убедили его, что он действительно совершил отвратительное преступление. Замечательно также, что, как только несчастный осознал это, он сразу понял, что подстрекатель не мог действовать по наущению Эдуарда.
