Что и говорить, внешность обманчива. Разумеется, господин фон Золленмахер — не младенец. Его неуверенность во время разговора объясняется прежде всего тем, что самые сокровенные цели политики ХСС ее политики но афишируют. Он впервые в своей жизни разговаривал с советским человеком и страх как опасался сказать лишнее.
И все-таки, думаю, я не обманывался, видя в нем смесь жесткости и инфантильности. По коридорам этого серого здания в разные стороны сновали преимущественно молодые упитанные люди. Если открывалась дверь кабинета, то за ней можно было увидеть таких же здоровенных парней. Трудно судить по первому впечатлению, но от визуального знакомства с этим учреждением и от всего дальнейшего у меня осталось такое впечатление, что здесь работают энергичные господа, люди действия, уверенные в правоте брутальных девизов своих лидеров и что их дело поменьше рассуждать и повиноваться... Вот только нейтронная бомба... Не знаю, как других обитателей этого дома, но господина фон Золленмахера, хорошо, видимо, знакомого с опасениями европейских стран, она не вдохновляет.
Мы говорим: разоружение! Компания Штрауса отвечает: евроракеты, а в придачу еще и нейтронная бомба! А бывший генеральный инспектор бундесвера генерал Г. Вуст переводил это вожделение на военный язык: «Эффективные вооруженные силы остаются в рамках стратегии устрашения наиболее действенным оружием... политики Федеративной Германии».
Но Штраус хотел бы говорить от имени всей Европы. В июне 1979 года в странах «Общего рынка» состоялись прямые выборы в тот самый европейский парламент, о котором толковал фон Золленмахер. Перед тем в Зальцбурге происходила учредительная конференция 18-ти консервативных и христианско-демократических партий и был создан «Европейский демократический союз» — новый псевдоним старых попыток усовершенствовать форму всевластия монополий.
Фон Золленмахер, конечно, присутствовал на этой конференции и в кулуарах, наверно, по мере сил уже проталкивал кандидатуру Штрауса в министры иностранных дел, когда делегаты за чашечкой кофе прикидывали состав будущего европейского кабинета. Но проблему совмещения такого министра с собственным нежеланием видеть нейтронное оружие на вооружении НАТО он так до конца и не додумал... Я явственно вижу этого прилежного лоббиста по делам Штрауса, розового баварца с лицом, похожим на хорошо надутый мячик.
До европейского правительства, как известно, дело не дошло, но Штраус был объявлен кандидатом в канцлеры ФРГ от партий ХДС — ХСС...
На этом мы пока прощаемся с Мюнхеном и, вызвав в памяти картину четырех воинственных стариков с их агрессивной пропагандой пива, еще раз вспомним Гейне. Он рассказал, как однажды в мюнхенской бирхалле его сосед по столику, заезжий господин, жаловался на недостаток в столице Баварии легкости, раскованности мышления, иронии.
«— Здесь, — кричал он громко, — найдется хорошее светлое пиво, но, право, нет иронии.
— Иронии у нас нет, — воскликнула Наннерль, стройная кельнерша, пробегавшая в этот момент мимо нас, — но зато любой другой сорт пива можете получить...»
В Мюнхене есть все то же, что и в других землях ФРГ. «Бавария неоднородна и, вопреки ходячим представлениям, она вовсе не безраздельная вотчина Штрауса», — сказал мне Хитцер. Есть здесь политическая реакция и силы противодействия ей. Есть растерянность и решимость, демагогия и надежды, есть и ирония.
На улице, возле магазина «Кауфгоф» парень в джинсовой куртке протянул мне брошюрку-плакат. Она выпущена Комитетом за мир, разоружение и сотрудничество и призывает каждого, кто ее прочитал, прийти на митинг протеста против оружия повышенной радиации. В листовке восемь страниц, они заполнены фотографиями, рисунками, заметками, интервью с деятелями науки и культуры. Генерал в отставке Беннеке: «Нейтронное оружие более пригодно агрессору, чем для целей обороны». Профессор Ута Ранке-Хайнеманн: «Благодаря этому оружию мы еще больше приблизимся к своему уничтожению». Писатель Альфред Андерш: «Перед лицом подобной опасности европейское народное восстание уже началось».
...Но мы говорили об иронии. На первой странице листовки крупным афишным шрифтом набран лозунг: «Нейтронная бомба: оружие, которое уничтожает только жизнь». Горчайшая ирония!
КОЕ-ЧТО О ПРАВАХ ЧЕЛОВЕКА
Кто был первым диссидентом после второй мировой войны? Не знаете? Не помните? Люди старшого поколения прекрасно понимают, о ком идет речь.
Но ведь это произошло более четверти века назад. А всем известно, как быстро, увы, забываются подробности недавних событий, как торопливо набрасывает Время свое покрывало на минувшее. Проходят годы — и вот уже но только детали, но и самый факт становится слабой тенью былого и едва брезжит в тумане истории.
Итак, кто же этот первый диссидент наших дней? Его имя сейчас знаменито на весь свет. Это вам не угрюмый маньяк, обуреваемый заветами крепостничества, извлеченными из рассохшегося сундука, не эротоман, жаждущий вырваться на «оперативный простор», не алкоголик, готовый на все ради ежедневного свидания с бутылкой, не тронутый шизофренией бездельник, открывающий для себя наконец возможность если не быть, то хотя бы слыть писателем с помощью иностранных спецслужб.
Первым диссидентом поело второй мировой войны стал всемирно известный Чарлз Спенсер Чаплин. Он бежал из Соединенных Штатов с истерзанной душой, закрыв лицо руками, не оглядываясь... Бежал, чтобы никогда больше не жить в этой стране!
«Соединенные Штаты? Мне там уже больше нечего делать, и моей ноги там не будет, даже если президентом стал бы Иисус Христос».
Эту клятву Чаплин произнес в Европе, беседуя с американским публицистом Седриком Белфрейджем. Кстати, и об этом человеке можно кое-что рассказать на интересующую нас тему. Белфрейдж был редактором-основателем нью-йоркского еженедельника «Нешнл гардиан».
Властям не нравилась точка зрения этого издания на некоторые события международной и внутренней жизни страны. Проще говоря, еженедельник и его шеф мыслили иначе, чем американская реакция. То есть были инакомыслящими.
Административные органы США почему-то не воспользовались отличной возможностью явить свету терпимость и уважать «права человека» по имени Белфрейдж.
В 1955 году его арестовали агенты ФБР. В тюрьме он отсидел несколько месяцев, но однажды утром был под конвоем доставлен на борт трансатлантического парохода и выслан за пределы страны. Потом он жил в Англии.
