— Хорошо, — проговорил он, и на его лицо снова выползла ленивая улыбка. — Решено. Соберите провизию, приготовьте каноэ. Мы отправимся, когда солнце коснется вершин деревьев.
С этими словами он повернулся и ушел к реке.
Род Медведя провожал взглядами удаляющуюся от них мускулистую раскрашенную спину. Сада прикоснулся к плечу Тагая.
— Тебе следует быть осторожным на том острове, Тагай. Я не доверяю этому человеку. За его глазами прячется какая-то тайна.
— Я о нем позабочусь, Сада, потому что ношу его отметину. — Отетиан поднял укушенный локоть. — На острове я докажу, что этот малыш победил меня только случайно.
Воины отправились собирать свои отряды. Ушли и те, кому пришлось остаться. Отетиан обещал, что принесет провизию и на долю Тагая. Так что когда род Медведя разошелся, молодой человек остался один на внезапно опустевшей площадке за воротами.
Нет, не совсем один.
— Итак, твое желание исполнилось, Тагай.
Голос, прозвучавший у него за спиной, заставил его вздрогнуть. Мгновение произнесенные слова оставались неясными, размытыми. Только потом Тагай понял, что они были произнесены по-французски.
Анна стояла спиной к заходящему солнцу. Его лучи слепили Тагая, заставив прищуриться и заслонить глаза ладонью. Ее густые волосы — такие же черные и длинные, как его собственные, — были залиты светом, который внезапно сделал их красными, словно осенний лес.
— Анна-эдда, — пробормотал Тагай. — Белый Можжевельник.
Девушка встала так, чтобы ему больше не нужно было смотреть на свет. Рука протянулась вперед, но, не встретив ответного движения, упала.
— Тебя приняли обратно.
— Да.
— Я счастлива за тебя.
— Спасибо.
Наступило молчание — такое же ужасное, как их отрывистые фразы. Все те слова, которые они говорили после того, как она упала на него прямо из парижского неба, стали ничем, они были осмеяны этой неловкостью. Анна покраснела, злясь на просительные интонации в своем голосе. Она никогда не зависела от мужчины, не считая собственного отца, — а он погиб ради того, чтобы они смогли попасть сюда. И потому ей все-таки пришлось спросить:
— А как же я?
— Ты? — Тагай повернулся, отвел взгляд, снова уставился на солнце. — С тобой хорошо обращаются, так? Моя тетка заботится о тебе?
— Хорошо обращаются? — Тон ее голоса изменился. Анна Ромбо оставалась дочерью своей матери и была настолько же вспыльчивой. — Я — не гостья, Тагай. Не незнакомка, которой дали миску похлебки и место у твоего очага. Если у тебя была причина сюда стремиться, то у меня — тоже. Или ты так увлекся своими делами, что забыл о моих?
— Увлекся? — Его голос стал резче. — Это — не игра, Анна. Я вернулся к моим родным, моему народу. Только сегодня я родился по-настоящему.
— И только вчера мой отец погиб за тебя! Последние слова она швырнула в него, как камень.
— Он погиб не за меня.
— За тебя. Он умер, потому что я убедила его в том, что закончить дело всей его жизни можно будет только в Новом Свете, не затронутом жестокостью христиан. В твоем мире. Он отдал свою жизнь за нас обоих, чтобы мы вдвоем смогли попасть сюда! Чтобы ты помог мне похоронить… это!
С этими словами она запустила руку в мешочек из оленьей кожи, который ей дала Гака. Из него Анна извлекла засаленный шерстяной сверток. Туго натянув материю, она приблизила сверток к Тагаю, чтобы ему было видно, как ткань облегает шесть легко узнаваемых костяных пальчиков. Он отпрянул.
— Ну, так ты здесь. В этом прекрасном Новом Свете, который для моего народа так же стар, как твой свет — для тебя. Похорони это. Похорони прямо сейчас.
— Ты прекрасно знаешь, что я не могу этого сделать до полнолуния. Таково было желание королевы.
— Тогда похорони ее в полнолуние. И с этим будет покончено.
— Вот как? — Внезапно она начала шептать: — И с чем еще будет покончено, Медвежонок?
С этими словами девушка повернулась и ушла за ворота поселка, сжимая отрубленную кисть перед собой.
— Анна! — Тагай сделал шаг следом. — Анна, подожди!
— Оставь ее, племянник. Оставь ее одну. Если только ты не собираешься произнести те слова, которые ей необходимо услышать. — Его тетка вышла из тени, отбрасываемой оградой. — Ты можешь их произнести? — продолжила она, подходя к нему. — Ты знаешь, что чувствует твое сердце?
— Тетя. — Тагай посмотрел на старуху, а потом перевел взгляд в ту сторону, куда ушла Анна. Ее уже скрыл крутой берег речки. — Я не знаю, что чувствую. Она — часть другой жизни. Той жизни, которая была мне ненавистна, от которой я уехал. Как я могу… ее любить? Она ничего не знает о нашем мире.
Гака остановилась перед племянником. Она откашлялась и вытерла рот.
— А ты, только что родившийся, — ты, конечно, знаешь так много?
— Она не захочет здесь остаться, тетя. Мне знакомы эти люди. Они называют нас дикарями, потому что мы не следуем их Богу, их правилам.
— Ты спрашивал ее, хочет ли она остаться?
— Нет.
— Ты говорил ей о своих сомнениях?
— У меня не было возможности. — Тагай не смел встретиться взглядом с насмешливыми глазами тетки. — Я не буду знать, что ей ответить.
Гака рассмеялась.
— С мужчинами всегда одно и то же! Вы считаете, что говорить можно только тогда, когда вы все знаете. А достаточно просто задать истинный вопрос своего сердца. И позволить женщине выслушать и дать ответ.
Тагай не успел ответить: из-за ближайшего вигвама вышел Отетиан.
— Тагай, идем! — позвал он. — Каноэ уже на воде! Тагай шагнул было на зов, но потом снова повернулся к тетке.
— Скажи ей, — попросил он. — Скажи ей: когда я вернусь… если…
— Да, племянник?
Юноша снова посмотрел на нетерпеливого Отетиана, протягивавшего ему лук, колчан и мешок с припасами. Заглянул в свое будущее чуть дальше — глянул на опасности, которые ждали его на острове. На все то, что еще было в его Новом Свете.
— Ничего. Говорить нечего.
Тагай направился к ожидавшему его воину, повесил колчан за спину, прикрепил мешок к поясу, взял лук. И вместе они убежали к берегу реки.
* * *
Анна шла по берегу речки, не видя дальше следующего шага. Быстрое движение как будто утешало ее, оно словно увеличивало расстояние, отделявшее девушку от ее смятения. По крайней мере, так ей казалось. Однако когда Анна остановилась отдышаться в удалении от ограды поселка, то обнаружилось, что смятение последовало за ней.
И теперь Анна осматривала уголок, где еще не бывала, на отошла от протоптанной тропы и двигалась вдоль более узкого ручья. Там, где она остановилась, ручей немного расширялся и становился глубже, образуя небольшой омут. Его затеняли плакучие ветви трех серебристых берез. Знакомые деревья и тихое журчание воды напомнили ей о другой поляне, за стенами Монтальчино.
