Он нетерпеливо отмахивается:
– Ники, у меня к вам серьезный разговор. Скажите мне сейчас как брат брату, – он вперивается в меня своими чуть выпуклыми глазами, – что вы станете делать, если завтра я объявлю войну Франции?
Вот так. Кончилась отсрочка, полученная год назад с помощью уникально бессодержательного письма. Ну что, Ваше Величество: пора открывать карты?
– Вилли, я скажу тебе совершенно честно и прямо. Если ты нападешь на лягушатников завтра, то послезавтра, – он напрягается, – я объявлю войну Турции. А послепослезавтра мои полки будут стоять в Константинополе.
Вильгельм смотрит на меня изумленно. Он пытается понять: где тут подвох? Сейчас поймешь.
– Но еще я хочу добавить, брат: если Австро-Венгрия попробует вмешаться – хоть как-нибудь, хоть два патрона туркам подарит или хоть два сантиметра земли себе попробует прихватить, – раздавлю, как жабу! Даже на турок плюну, но в Вену на белых «Жигулях» въеду!
Он собирается что-то сказать, но сейчас я должен изложить ему все. Чтобы он не питал каких-то надежд:
– Подожди, Вилли. Я не собираюсь помогать французам. Твои дела с ними – это твои дела. Если ты предупредишь меня о своих действиях заранее, то за день до твоего вторжения я денонсирую договор с французами. А начнешь войну – помогу, если потребуется. Но и ты учти: турки и славяне – это мое дело! Полученной от меня информацией можешь распорядиться по своему усмотрению. Хочешь – предупреждай шенбруннского засранца, хочешь – оставь его мне на растерзание. После этого можешь Австрию к своей империи присоединять – мне они без надобности. Но в любом случае помни, брат: славян я соберу под свою руку. Всех. И храни господи того, кто рискнет мне помешать!
Вильгельм переваривает услышанное. Наливает себе рюмку коньяку, закуривает сигару. Затем осторожно интересуется:
– Ники, я хотел бы напомнить тебе, что у меня есть некоторое количество поляков…
– Это – НЕ славяне! – рублю я. – Со своими поляками можешь делать все, что тебе угодно, а мои поляки – коренные жители Сибири! Но чехи – славяне, и словаки тоже.
– А например, хорваты?
– Это тоже не славяне. Забирай их себе, если они тебе нравятся. Вместе со словенцами. Но Дубровник – славянский город. И будет в конце концов портом в Сербском генерал-губернаторстве. Царногоры, болгары, сербы – мое! Так было и так будет!
Вильгельм смотрит на меня… нет, не испуганно, а скорее, потрясенно. Он предполагал, видимо, что ему придется долго и нудно меня уговаривать. Что-то просить, что-то предлагать, долго торговаться… А никакой торговли не получается! Все уже решено, и осталось только оговорить мелкие детали вроде демаркационной линии на Балканах, размеров моей помощи и оплаты за нее. Это еще что, любезный братец! Хочешь, я тебя доконаю?
– Я очень рад, Вилли, что ты приехал ко мне с этим вопросом именно сейчас. Потому что иначе мне пришлось бы ехать в Берлин уже на следующей неделе. Дело в том, – я «доверительно» понижаю голос, – что буквально вчера я утвердил планы войны с Турцией. Все уже разработано, рассчитано и выверено. Весной следующего года на Кавказе, в Бессарабии и в Крыму начнется сосредоточение войск. Флот будет готов выйти в море, как только отшумят весенние шторма. Согласись, – я приобнимаю его за плечо, – лучшего момента нам с тобой не дождаться! Мы друзья, уважаем интересы друг друга и, значит, не станем друг другу мешать. Англия пребывает в шоковом состоянии после общения со мной в прошлом году и не полезет. Значит – вперед!
Вильгельм молчит. На его лице написана такая адская работа мысли – аж усы шевелятся! Все, сейчас будут сбой системы и перезагрузка!..
– Ники, но… Я понимаю твое отношение к туркам… двести лет войн… – начинает он неуверенно. – Возможно, мы можем оговорить с тобой и интересы Рейха… Надеюсь, ты согласишься с тем, что вся территория Османской империи… Собственно, а нужна ли она тебе?.. Я имею в виду – целиком… Пойми меня правильно: я полностью поддерживаю и разделяю твои устремления… где-то даже. Но и у нас есть интересы в Турции… Я имею в виду – свои… наши… интересы Рейха.
Что, Вилли, обалдел? То ли еще будет?..
– Разумеется, брат. Я совсем не против рассмотреть и твои интересы. Но вот только одно: у меня есть кое-какие интересы во Франции. Надеюсь, что обсуждение взаимных интересов будет двусторонним?
На кайзера жалко смотреть. Он пытается сообразить, какого лешего русским понадобилось во Франции и сможет ли он это дать? Но по прошествии пяти минут он, наконец, сдается. Понятно: думалка перегрелась…
…Мы чуть не опаздываем на парадный обед. То есть мы опоздать не можем – просто его начало сдвигают по времени. Восемь раз. В последний раз Егор приватно сообщил мне, что «матушка-государыня закипать начинают. И шипят уже…». Но зато достигнуты договоренности по основным позициям. Вилли получит пару портов в Ираке и концессии на нефтедобычу. Ой, да господи, что у нас – своей нефти мало? Зато по Франции мы договорились о следующем: Мартиника – наша. Станочный парк Ле-Крезо и, если немцы до них доберутся, Гавра и Тулона мы получим по «остаточной стоимости». То есть по цене металлолома. Хотя я сомневаюсь, что Вилли доберется до Тулона. Да и до Гавра тоже. Затем: среди пленных и на оккупированных территориях можно будет вербовать квалифицированных рабочих в Россию. За это Вилли попросил сто пулеметов. Я предложил по пулемету за каждую тысячу навербованных. Сошлись на сорока пулеметах сейчас и тридцати потом.
Кстати, братец просто-таки с ножом к горлу пристал: продай да продай ему патент на «Единорог»! Да блин горелый! Во-первых, патент не мой, а Рукавишникова, а во-вторых, я не уверен, что этот патент стоит продавать. Хотя… Лицензию все-таки стоит продать. Наверное. Денюжки нам пригодятся. К тому же, если я не ошибаюсь, у французов уже первые экземпляры «Гочкиса» появляются… Ладно. С этим потом. А сейчас я, пожалуй, и пообедать не откажусь…
Нас встречают сияющий электричеством зал, гром оркестра, великолепно сервированный стол и… и сердитые лица Моретты и Донны. Детишкам-то все равно: Вилли-младший и Фриц быстро нашли общий язык с Мишкиным, который их совсем немного старше.
Мишкин тоже здесь. После всех печальных событий годовой давности он отправлен в Александровский кадетский корпус. Там к нему в качестве местных «дядек» подключились кадеты-кавалеры, те самые, что уцелели во время Октябрьского восстания. Попав в надежные руки старших кадетов, постреляв из револьвера, винтовки и пулемета, Мишкин окончательно плюнул на свои прошлые военно-морские увлечения, и теперь его кумирами являются два Александра – Македонский и Невский, Суворов, Ренненкампф и старший брат. По данным Васильчикова, в корпусе у Мишкина под подушкой хранятся цветные открытки серии «Государь и православное воинство громят врагов Отечества». И самой любимой его открыткой является моя раскрашенная фотография верхом, в алом чекмене и с шашкой на излет, которую неугомонный Рукавишников-барон успел щелкнуть в момент нашей атаки на бритишей, прищучивших «Железняк».
