– Не знаю, о великий, да проститься мне…
– Разумеется, ты не знаешь, – перебил его Хумим-паша. – Мы расскажем тебе. Сделать нужно малое. Нужно похитить и привезти сюда, в Багдад, этих близнецов. Затем старательно умножить легенды и слухи, уже окружившие их. Когда эти легенды дойдут до Стамбула, мы подарим близнецов матери султана, самой валидэ-султан. И вместе с тем передадим ей деньги для её сына и скромную просьбу – назначить нас наместником в осиротевший Хиджаз.
– Мудрость ваша несравненна, о великий!
– Несравненны и твои янычары, почтенный Аббас-ага. Они, конечно же, смогут привезти нам близнецов. И тогда все они отправятся с нами в спокойное, сытое, тихое место. А если не смогут – тоже отправятся: на первый же курдский или арабский мятеж.
– Мы привезём их, о великий, клянусь Аллахом! Я никому не поручу этого дела. Я сам отправлюсь в Бристоль…
На другом конце слуховника Ашотик откачнулся от стены, вытер липкий пот. Уехать из Багдада? В Хиджаз, где неизвестные, ненадёжные, неподкупленные им люди? Оставить дворец Аббасидов с найденными в нём четырьмя тайнами и собственной маленькой сокровищницей? Как бы не так, почтенный Аббас-ага. Где он, где – флакон с ядом, что привёз купец из Магриба? О, он у нас есть…
Однако Аббас-ага отправился в путь. Не успел остановить его Ашотик, оглушённый внезапной и страшной бедой. Обнаружилось утром, что мундштук от кальяна исчез. Исчез! Яд-то теперь очень полезно приберечь для себя. А может быть, сразу и выпить, а не мучиться в ожидании страшной смерти.
Лето 1766 года, окрестности Люгра
Всадники недалеко отъехали от города. Они не спешили, словно не толкал их в спины ужас содеянного. Спокойно и мерно шагали непонукаемые лошади. Трудно сказать, что чувствовали и о чём думали монах с его страшной стражей. Они молчали. Но какой-то таинственной, невидимой ниточкой они были соединены друг с другом, и когда впереди, на границе леса и поля, сверкнула гладь маленькой речки, все четверо разом, даже не переглянувшись, свернули с дороги.
Сомкнулись над головами ветви деревьев, остались за спинами белесая, пыльная дорога, дрожащие в небе жаворонки, солнечный зной.
– Переждём жару, – сказал, ссаживаясь с лошади, монах.
– А рыбку половим? – вскинулся и заблестел синий, как речная вода, девичий радостный взгляд.
– Тебе, Адония, конечно, не столько рыбки хочется, сколько голышом поплавать, – добродушно уличил девочку монах.
– Это правда, патер, – с тихой радостью произнесла она. – Но и рыбка тоже будет, угостим вас горячей ухой. Если только Филипп неводок не забыл, – добавила она зловещим, с подвыванием, голосом, и повернулась к рыцарю, припустив строгости во взгляд.
– Филипп не забыл, – не смог не улыбнуться рыцарь, снимая со своего жеребца объёмные седельные сумы.
– Маленький! Скидай одёжку! – азартно крикнула девочка.
– Коней сначала искупайте, – наставительно указал Филипп. – Да отведите по течению вниз, если здесь ловить собираетесь.
Подростки увели горячих, тянущихся к воде лошадей. Монах, так и не откинувший капюшона, присел на большой круглый камень у самой воды. Рыцарь принёс и принялся разворачивать рядом недлинный мелкоячеистый невод.
– Что тревожит вас, патер? – негромко спросил он, в очередной раз взглянув на замершие в старческих пальцах чёрные чётки.
Монах повёл на его голос острым клином капюшона, прерывисто вздохнул.
– С Адонией на этот раз нужно быстрее, – непонятно проговорил он озабоченным голосом.
Непонятно, но рыцарь понял. Он кивнул и уверенно ответил:
– Сделаем быстро, как только возможно. – И, немного помолчав, добавил: – Барон болен? Может умереть?
– Это было бы не так страшно. Разве он единственный у Адонии барон? Их целая очередь в списке. Беспокоит другое.
Монах помолчал, как бы взвешивая слово, и проговорил:
– Регент.
– Ци? – искренне удивился Филипп. – Этот соловей-попрыгунчик? Смел и нахален, да. Но, по-моему, бестолков безнадёжно.
– Он и не заботил бы меня, – задумчиво поведал монах, – нисколько. Но с ним ушёл Глюзий. Единственный у меня боец, что не хуже тебя. А в чём-то даже и посильнее. Ты – бывший палач, потому от крови не бегаешь. Он же кровь любит по рождению своему, по странной причудливой прихоти. Глюзий, да ещё незаметный пролаза Вьюн – ох, как нужны они мне сейчас.
– Будет охота на крупного зверя, патер? – жадно блеснул глазом рыцарь и даже невод опустил.
– Сейчас скажу, – кивнул капюшоном монах и помолчал, поискал словечко. Наконец, с трудом выдавил: – Охота уже идёт.
Рыцарь изумлённо застыл, а монах продолжил, как ни в чём не бывало:
– Ещё мало что известно, Филипп, но из малого сего выходит, что зверь этот – я.
– То есть – мы? – после паузы, после короткого раздумья произнёс рыцарь.
– Как легко говорить с умным человеком, – под капюшоном у монаха угадалась улыбка. – Не то что с Регентом.
– Это приятно слышать, – ответил озадаченный рыцарь, – но, патер, возможно ли то, что вы говорите? Охота идёт на нас ?
– Скажи, сколько раз оказывалось правдой моё предчувствие? – вопросом на вопрос ответил монах.
– Всегда, – твёрдо сказал Филипп. – Неизменно.
– Так вот и теперь, пересекая старые следы свои, я почувствовал, что как бы наложился на них чужой и пугающий запах.
– Отряд? – быстро спросил подобравшийся и окинувший лес колким пронзительным взглядом Филипп.
– Нет, – покачал капюшоном монах. – Не отряд. Одиночка.
– Ну, это не страшно, – помягчел голос у рыцаря. Он незаметно убрал из-под одежды руку, ощупывавшую рукояти коротких ножей.
– Этого тебе не понять. Не потому, что не по разуму, а просто опыта нужного не имеешь. Одиночка – страшней во сто крат.
– Да, непонятно. Растолкуйте, патер.
– Если идёт по следу – значит, знает, за кем. А если знает, и всё-таки идёт – то, очевидно, странную силу имеет. Но все эти обнаруженные мной на старых местах моих и насторожившие меня слова и события я отнёс бы в список случайностей. Если бы не Регент. Его последние действия очень похожи на бегство.
– Но ведь если бы увидел опасность, то уж сообщить-то сумел бы?
– Надо знать Регента. Очень самолюбив, очень. Не сообщил бы ни мне, ни товарищам. Начал бы петлять, на себя лишь надеясь. Да вот он и не сообщил, потому и призрак спокойствия качался в воздухе так долго. Непозволительно долго. Сейчас Ци и погоня за ним, если только она за ним потянулась, ушли от Дании и от Португалии на юг, к Африке. И если только Регент не перестал терять людей (изумлённо вскинулся взгляд рыцаря; “именно, именно” – ответил ему кивок капюшона), – то от Магриба он бросится в Карибское море, в Новый Свет.
