Царский корень Иоанна Васильевича Рюриковича пресекся: в 1591 году в Угличе при невыясненных обстоятельствах погиб малолетний царевич Дмитрий. Следствие показало, что он напоролся на нож, но злые языки обвиняли в его смерти Бориса Годунова. В 1598 году умер бездетный Федор Иоаннович, признанный в народе блаженным.
Царем стал Борис Годунов. Его регентство, а затем и правление пошли на пользу Руси: бывший опричник оказался талантливым государственником, но никогда не забывал, что он – всего лишь выскочка на русском престоле. Не забывали об этом и куда более родовитые князья и бояре, составлявшие его правительство. После смерти Бориса в 1605 году царем стал его сын Федор, умный и образованный юноша, воспитанный отцом так, как и положено было быть воспитанным благонравному царевичу. И Федор воистину смог бы украсить русский престол, но начинавшееся Смутное время и пришествие Лжедмитрия не оставили ему шансов на жизнь. Его мать, вдову Бориса, и самого Федора убили, объявив народу, что они сами наложили на себя руки. И народ безмолвствовал. А дочь Ксению, кроткую девушку, дочь Бориса, взял себе в наложницы Лжедмитрий. После того как самозванец вдоволь натешился царевной и с товарищами ею поделился, он постриг ее в монахини. Такая вот горькая судьба уготована была дочери и внукам Малюты Скуратова, главного палача Руси, которая неумолимо погружалась теперь в волны Великой смуты…
Иоанн Васильевич Грозный и Андрей Михайлович Курбский, бывшие друзья, а позже – лютые враги, прославились еще и как виднейшие писатели своего века. Умерли они с разницей в несколько месяцев. Городок Ковель, полученный Курбским от польского короля Сигизмунда, после смерти перебежчика уже другой король – Стефан Баторий – присоединил к короне, оставив сыну Курбского Дмитрию лишь небольшое поместье. Род их принял католичество и растворился в польско-литовском мире.
Карл фон Штаден, с концом опричнины ушедший в Германию – подальше от гнева безумного Иоанна, еще раз вернулся на Русь в 1610 году, уже стариком, когда Москва присягнула на верность польскому королевичу Владиславу. Смутное время полоскало Русь как хотело! Возглавив отряд наемников, Штаден еще не раз устраивал резню в русской столице; а когда поляков стали теснить, когда они заперлись в Кремле и от голода ели собак, кошек и мышей, продажное сердце наемника не сдюжило – так и умер он на улице, не дождавшись сдачи Кремля.
Из Смутного времени Россия выйдет в 1613 году усеченной, как государство, со всех сторон. Смоленск отойдет к Речи Посполитой, Финский залив – к шведам. Но страшнее всего покажутся русским – и знати, и черному люду, – не поляки и не шведы, не голодомор, широко шагавший по запустевшим русским землям, а порочный закон, давший с соизволения церкви право одному человеку заключать всю власть в одних руках. Единой своей воле предоставить судьбы миллионов! Тень Иоанна Грозного, низвергнутого в самые глубины ада, не отпускала людей, страшила их.
И потому когда бояре и князья посадят на трон юного Михаила Романова, условием его воцарения станет новый ограничительный закон верховной власти, гласящий: «Предоставить полный ход правосудию по старым законам страны; никого не судить и не осуждать высочайшей властью; без собора не вводить никаких новых законов, не отягчать подданных новыми налогами и не принимать самомалейших решений в ратных и земских делах».
Но пройдут еще десятилетия, и все станет возвращаться на круги своя. Азиатский дух победит на этой земле, вытравив из людей все то свободное, чтобы было в их сердцах до пришествия монголов и до московских царей, ставших удачливыми проводниками золотоордынской политики: единовластия для себя и рабства для всех остальных.
…Весной 1592 года от Рождества Христова на просторы перед Северным Кавказом вышло конное русское войско: стрельцы, казаки с окраины – волжские, донские, терские. Были с ними ногайцы и казанские татары, поступившие на царскую службу. Русь подчинила себе Средний Дон и Волгу, укрепилась в Каспии и теперь раздвигала границы на юг. Это и было последним назначением князя Григория Осиповича Засекина – нанести удар по врагу, готовому напасть всякий раз, как северный сосед давал противнику спуска.
И вот теперь они пришли в Дагестан – страну гор, населенную десятками воинственных племен. Московское войско стояло напротив сборного полчища, куда входили под предводительством местных князьков кабардинцы, аварцы и даргинцы, кумыки и лезгины, авахи и лакцы, а также пришедшие к ним на помощь крымские татары и ногайцы мурзы Уруса.
За врагом, выползшим из ущелий, поднимались прекрасные, укрытые снегом горные вершины Северного Кавказа. За царским войском открывались прикаспийские степи. Числом басурман было куда больше, и они готовились к этой битве – готовились защищать свои исконные земли от жадного и ненасытного Московского государя, который шагал и шагал по миру, становясь с каждым шагом все сильнее и могущественнее.
Князь, окруженный самыми близкими своими бойцами, с которыми сражался все эти годы плечом к плечу на окраинах государства, расширяя его, всматривался в тесные ряды врагов, коих была сущая тьма.
Но разве впервой ему было встречать превосходящего числом противника? Разве не бил он шведов и чухонцев, крымских татар, черемисов и ногайцев, которых было не меньше?..
Но однажды заканчивается жизнь любого полководца, и счастлив тот из воителей, кто умирает не бессильным стариком в постели, а с мечом в руке, как предпочитали умирать древние викинги, в том числе и те, что однажды пришли на Русь и дали корень Рюрикам, кровь которых текла и в жилах князя Григория Осиповича Засекина.
Ни он, ни его товарищи не вернутся из битвы, произошедшей на подступах к Северному Кавказу, пред ликом вечных гор, заснеженных вершин, обращенных к солнцу. Никто не вернется из этой битвы, не останется их могил, некому будет сложить песню о погибших витязях во славу молодого, воинственного и жестокого, как и время, когда ему выпало раздвигать свои границы, Московского царства…
