— Этим и закончилась твоя аудиенция?
— Закончилась? Как бы не так! Я решил отнять у него всякую возможность выказать свою неблагодарность и поэтому изложил со всем спокойствием, на которое был способен, так как, клянусь тебе, я весь дрожал от бешенства, те особые причины, по которым я желал бы, чтобы его королевское высочество указал мне какой-либо иной путь проявить свое повиновение и преданность, так как мои жизненные перспективы превращают то, что во всякое другое время было бы для меня совершенным пустяком, в серьезную жертву. После этого я изложил ему весь свой план.
— И что же ответил принц?
— Ответил? Хорошо, что в писании сказано: «Не кляни царя ниже в помышлении своем!» Так вот, он ответил, что очень рад тому, что я избрал его себе в наперсники, так как благодаря этому он сможет предотвратить еще более тяжкое разочарование. Он-де честным словом принца может заверить меня, что сердце милой Розы уже занято и что он сам дал обещание содействовать ее чувству. «Итак, мой дорогой Фергюс, — закончил он с самой очаровательной улыбкой, — поскольку о браке не может быть и речи, и с графским титулом нет нужды особенно спешить». Сказав это, он испарился, а я остался plante la note 413.
— И что же ты сделал?
— Я тебе скажу, что я мог бы сделать в эту минуту — продаться самому черту или курфюрсту в зависимости от того, кто из них дал бы мне лучшую возможность отомстить. Впрочем, сейчас я уже остыл. Я уверен, что он хочет выдать ее за какого-нибудь из своих сволочных французов или ирландских офицеров, только я буду зорко следить за ними, и пусть человек, который вздумает перебить мне дорогу, держится настороже: bisogna coprirsi, signer note 414.
Разговор продолжался еще некоторое время, но не представлял уже ничего замечательного; поэтому Уэверли простился с Фергюсом, бешенство которого перешло в глубокую и страстную жажду мести, и отправился к себе домой, сам не умея толком разобраться в смешанных чувствах, которые пробудил в его груди рассказ Мак-Ивора.
Глава 54. «Ничему не верен»
«Я воплощенное непостоянство, — подумал Уэверли, закрыв дверь на задвижку и принимаясь быстро шагать взад и вперед по комнате. — Какое мне дело до того, что Фергюс Мак-Ивор хочет жениться на Розе Брэдуордин?.. Я ее не люблю… Возможно, что она могла бы полюбить меня, но я отверг ее простую, естественную и трогательную привязанность, не дал себе труда взлелеять ее до более нежного чувства и отдал всего себя девушке, которая никогда не полюбит ни одного смертного, если только старый Уорик note 415, создатель королей, не восстанет из мертвых. А барон… на его имение мне было бы наплевать, так что фамилия не послужила бы препятствием. Пускай бы хоть черт забрал его бесплодные болота и стаскивал с короля его caligae, я не сказал бы ни слова. Но ей ли, созданной для любви и нежности домашней жизни, для теплых и спокойных проявлений взаимной внимательности, услаждающих союз тех, кому суждено пройти жизненный путь вместе, ей ли стать женой Фергюса Мак-Ивора? Плохо он с ней, конечно, обходиться не будет — на это он не способен, — но он перестанет обращать на нее внимание после первого же месяца женитьбы; он будет так занят тем, как бы подчинить себе какого-нибудь соперника-вождя, или обойти придворного фаворита, или присоединить к своим владениям какой-нибудь заросший вереском холм либо какое-нибудь озеро, а то и привлечь в свои банды какой-нибудь новый отряд катеранов, что не станет интересоваться, что делает его жена и чем она занята.
Затем она увянет, как цветок, Живая красота ее исчезнет, И, бледная, худая, словно призрак, Она потом забьется в лихорадке И так умрет
И это нежнейшее из созданий могло бы избегнуть такой участи, если бы только у мистера Уэверли были на месте глаза! Честное слово, я не могу понять, как это Флора казалась мне настолько уж красивее Розы, то есть неизмеримо красивее. Она статнее, это правда, и она больше следит за манерами, но многие думают, что мисс Брэдуордин естественнее, и она, несомненно, моложе. Флора как будто на два года меня старше. Вечером я постараюсь их получше разглядеть.
С этим намерением Уэверли отправился на чашку чая (как это было в моде шестьдесят лет назад) в дом некоей знатной леди, приверженной делу принца, и там он встретил, как и ожидал, обеих девушек. Когда он вошел, все встали, но Флора сразу села и возобновила начатый разговор. Роза, напротив того, почти незаметно очистила местечко в тесном кругу гостей, чтобы Уэверли мог вдвинуть туда уголок стула.
«У нее, в общем, очень привлекательные манеры», — подумал он про себя.
Среди гостей возник спор, какой язык более благозвучен и приспособлен для поэзии, гэльский или итальянский; превосходство гэльского, который, вероятно, в ином кругу не нашел бы поддержки, ожесточенно отстаивалось семью дамами из горной Шотландии, — они изъяснялись во всю силу своих легких и совершенно оглушили гостей визгливыми примерами кельтского благозвучия. Флора, заметив, что некоторые дамы с Равнины посмеиваются над возможностью подобного сравнения, высказала несколько доводов в доказательство того, что этот взгляд не так уж абсурден, но Роза, когда спросили ее, что она об этом думает, отдала горячее предпочтение итальянскому, который она изучала с помощью Уэверли.
«У нее слух тоньше, чем у Флоры, хоть она и не так музыкальна, — сказал про себя Уэверли. — Надо полагать, что мисс Мак-Ивор скоро сравнит Мак-Мерруха нан Фонна с Ариосто!»
Наконец вышло так, что мнение общества разделилось насчет того, просить ли Фергюса сыграть на флейте (в чем он был великим искусником) или просить Уэверли прочесть что-нибудь из Шекспира. Хозяйка дома любезно взялась поставить вопрос на голосование и сама пошла собирать мнения за поэзию или за музыку, но при условии, что джентльмены, таланты которых не будут использованы в этот вечер, займут гостей в следующий. Решающим случайно оказался голос Розы. Что касается Флоры, которая, видимо, взяла за правило никогда не поддерживать Уэверли, она высказалась за музыку, если только барон согласится аккомпанировать Фергюсу на скрипке.
«Поздравляю вас с таким вкусом, мисс Мак-Ивор, — подумал Эдуард, когда кто-то пошел искать для него книгу, — в Гленнакуойхе он казался мне более изысканным; барон ведь не бог весть как играет, а Шекспира всегда стоит послушать».
Выбор пал на «Ромео и Джульетту». Эдуард прочел со вкусом, чувством и воодушевлением несколько сцен из этой трагедии. Все высказали свое одобрение рукоплесканиями, а многие и слезами. Флора, хорошо знавшая эту пьесу, была в числе первых; Роза, для которой она была совершенной новостью, оказалась во втором разряде почитателей.
