— Я ведь Меллоу и лишь наполовину Баллантайн.
— Что ж, возможно, в этом все и дело. Твой дед промотал свою долю в шахтах Харкнесса, и когда твой отец женился на моей Джин, у него ни гроша за душой не было. Подумать только, в наши дни эти акции стоили бы десять миллионов фунтов стерлингов!
— Баву, во времена Великой депрессии многие разорились.
— А мы нет — Баллантайны сохранили свое состояние.
— Сохранили и даже удвоили, — пожал плечами Крейг.
— Мы всегда добиваемся своего, — повторил Джонатан. — И что ты теперь собираешься делать? Мое правило тебе известно: от меня ты больше ни гроша не получишь.
— Я знаю, Джон-Джон.
— Может, хочешь снова у меня поработать? Правда, в последний раз ничего путного из этого не вышло…
— Ты невероятный сукин сын, — ласково ответил Крейг. — Я тебя обожаю, но скорее пойду работать на Иди Амина.
Джонатан самодовольно засиял: образ сурового, безжалостного человека, готового пойти на убийство, был для него еще одним предметом гордости. Он бы жутко обиделся, если бы его назвали щедрым или дружелюбным: анонимные пожертвования крупных сумм во всевозможные благотворительные фонды он всегда сопровождал угрозами чудовищной кары любому, кто посмеет упомянуть имя благодетеля.
— Так чем ты собираешься заняться?
— Во время службы в армии я получил квалификацию механика по вооружению, и в полиции как раз освободилась вакансия. Похоже, меня все равно призовут снова, так что лучше самому записаться, не дожидаясь повестки.
— В полицию, говоришь! — усмехнулся Джонатан. — Ну, по крайней мере это одна из немногих профессий, в которых ты пока не успел попробовать свои силы. Налей-ка мне еще стаканчик.
Пока Крейг смешивал джин с тоником, Джонатан, скрывая смущение, изобразил на лице грозную гримасу и сердито проворчал:
— Знаешь, парень, если ты в самом деле на мели, то черт с ними, с правилами. Я подкину тебе пару долларов. Но исключительно в долг.
— Очень любезно с твоей стороны, Баву, и все же правила есть правила.
— Я их придумал, я их и отменю, — хмуро уставился на внука Джонатан. — Сколько тебе надо?
— Помнишь те старые тетради, которые ты так хотел получить? — пробормотал Крейг, поставив полный стаканчик перед стариком.
В глазах Джонатана вспыхнули искорки лукавства, которые ему не удалось скрыть.
— Какие тетради? — с чрезмерным недоумением поинтересовался он.
— Ну, старые дневники.
— А, те самые! — Джонатан невольно бросил взгляд на книжные полки возле стола, на которых стояла коллекция дневников, рассказывающих историю семьи начиная с 1860 года, когда Зуга Баллантайн, дед Джонатана, приехал в Южную Африку, до 1929-го, когда умер его отец, сэр Ральф Баллантайн.
В коллекции не хватало трех тетрадей, владельцем которых по достижении совершеннолетия стал Крейг, унаследовав их от своего прадеда, Гарри Меллоу — партнера и лучшего друга сэра Ральфа. По какой-то странной, неведомой самому Крейгу причине он до сих пор упорно сопротивлялся всем попыткам Джонатана выпросить эти тетради. Может быть. потому, что они были его единственным козырем, а также единственной сколько-нибудь ценной вещью, доставшейся от отца.
— Да, те самые, — кивнул Крейг. — Я подумал, не отдать ли их тебе.
— Похоже, ты и впрямь на мели! — Старик постарался не выдать своего ликования.
— Да уж, на этот раз меня крепко прижало, — признался Крейг.
— Ты сам…
— Ладно, Баву, мы уже сто раз об этом говорили, — поспешно оборвал его Крейг. — Так они тебе нужны?
— Сколько ты за них хочешь? — подозрительно спросил Джонатан.
— В прошлый раз ты предлагал по тысяче за каждый.
— В прошлый раз я слишком расщедрился.
— Учитывая, что с тех пор уровень инфляции достиг ста процентов…
Джонатан обожал торговаться — таким способом он поддерживал свою репутацию безжалостного дельца. Крейг оценивал состояние деда в десять миллионов: ему принадлежали Кингс-Линн и еще четыре фермы, а также шахты Харкнесса, которые и после восьмидесяти лет эксплуатации выдавали пятьдесят тысяч унций золота в год. За свою жизнь дед предусмотрительно обзавелся собственностью за пределами страны — в Йоханнесбурге, Лондоне и Нью-Йорке.
«Пожалуй, десять миллионов — это нижний предел», — подумал Крейг и принялся торговаться так же азартно, как и старый хитрец.
Наконец они сошлись в цене.
— Да они и половины этого не стоят, — проворчал Джонатан.
— Баву, у меня есть еще два условия.
Джонатан подозрительно прищурился.
— Во-первых, ты мне их завещаешь — всю коллекцию, включая дневники Зуги Баллантайна и записи сэра Ральфа.
— Роланд и Дуглас…
— Они получат Кингс-Линн и шахты Харкнесса, а также все остальное — ты ведь сам говорил.
— Это точно! — ворчливо согласился Джонатан. — Уж они-то не пустят наследство по ветру в отличие от тебя.
— Вот пусть и забирают, — безмятежно улыбнулся Крейг. — Как ты верно заметил, они Баллантайны. Я хочу получить только дневники.
— А второе условие? — требовательно спросил Джонатан.
— Ты позволишь мне ими пользоваться.
— То есть как это?
— Я буду читать любой из них, когда захочу.
— Крейг, на кой черт они тебе понадобились? Раньше тебе было на них наплевать. Сомневаюсь, что ты прочитал хотя бы те три, которые лежат у тебя.
— Я их просмотрел, — стыдливо признался Крейг.
— А сейчас-то что с тобой стряслось?
— Сегодня утром я заехал на старое кладбище в Ками. Там есть могила Виктории Меллоу…
Джонатан кивнул:
— Тетушка Вики, жена Гарри. И что же?
— Я стоял там, и меня охватило странное чувство. Как будто она звала меня… — Крейг смахнул упавшую на глаза прядь, не в силах поднять взгляд на деда. — И вдруг мне захотелось узнать о Виктории побольше — и об остальных тоже.
Они помолчали.
Наконец Джонатан кивнул:
— Ладно, я принимаю твои условия. Наступит день, когда все дневники перейдут к тебе, а до тех пор ты можешь их читать, когда захочешь.
Джонатан был невероятно доволен сделкой: к сожалению, ни Дуглас, ни Роланд интереса к семейной истории не проявляли, и если Крейг действительно заинтересовался дневниками, то теперь будет кому их оставить. А пока, возможно, внук станет почаще наведываться в Кингс-Линн.
Джонатан выписал чек и поставил изящную завитушку росписи. Крейг сходил к машине, достал со дна рюкзака три переплетенные в кожу тетради и вернулся в дом.
— Небось спустишь все деньги на эту твою лодку! — укоризненно проворчал Джонатан.
