— А могу я задать вопрос? Или, может, это невежливо?
— Ты — моя жена, — величественно изрек Хиронобу. — Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, и в этом не будет ничего невежливого.
— Благодарю вас, мой господин. Это очень великодушно с вашей стороны.
Хиронобу снова рассмеялся. Он уселся рядом с Сидзукэ и обнял ее за плечи.
— Ты опять назвала меня «господин». Мы здесь одни. Подобные формальности излишни.
Он прижался лицом к ее шее и вздохнул.
— Ты пахнешь чудеснее, чем любые благовония, какие мне только доводилось нюхать.
Сидзукэ покраснела.
— Нобу-тян, — прошептала она, назвав мужа детским уменьшительным именем.
У Хиронобу перехватило дыхание, а когда он снова заговорил, в голосе его слышалось неприкрытое сексуальное возбуждение.
— Ты… — только и произнес он, и запустил руку в широкий рукав ее кимоно.
Сидзукэ легла на пол. Нависшее над ней лицо Хиронобу было бледным, не считая крови, прилившей к векам, скулам и губам. Казалось, будто он горит. Над ним был потолок.
Сидзукэ знала, что вскорости там будет пол седьмого этажа главной башни.
После этого случая Хиронобу никогда уже не возражал против продолжительных визитов Сидзукэ в башню.
— Сиди здесь, сколько хочешь, — сказал он. — Если бы я столько прожил за стенами храма, мне бы тоже нравилось любоваться такими видами.
— Вы очень добры, — отозвалась Сидзукэ. — Только истинно мужественный человек может быть так добр.
Сидзукэ действительно, как она и сказала, поднималась сюда ради видов, но не ради тех, о которых говорила.
Она сидела, медитируя, в позе лотоса, сложив руки на уровне живота, полуприкрыв глаза, и дыхание ее становилось еле заметным. Она усаживалась в позу медитации и сосредотачивалась всем своим существом на прямо противоположной цели. Вместо того, чтобы позволить уйти всем ощущениям, а потом и этому, последнему ощущению, Сидзукэ хваталась то за одно, то за другое, выделяла какую-нибудь одну иллюзию изо всех прочих, изучала бессмысленные мнения по бесполезным вопросам, наполняла саму пустоту не-мысли размышлением, воображением, рассуждением, надеждой, похотью и страхом. Она приманивала чувственный поток голода, жары и холода, боли и удовольствия, сладости и горечи, запаха, вкуса, осязания, зрения, нынешний, воображаемый и вспоминаемый. Внутреннюю тишину и покой затоплял рев десяти тысяч голосов, ревущих одновременно.
Она позволит уйти всему позднее. А сейчас необходимо было вернуть некоторые воспоминания и предостережения, от которых она напрасно отказалась в своем ревностном стремлении постичь настоящее. Во время пробуждения она по ошибке приняла ограниченные пределы монастыря Мусиндо за реальность и очистила свое сознание от знаний, в которых нуждалась. Теперь же, чтобы заново обрести их, ей пришлось снова мысленно обратиться к своему безумию.
Внезапно по ее позвоночнику пробежал предостерегающий холодок и разошелся по спине, плечам, шее, затылку. За ее спиной в комнату вошло некое существо, обладающее сознанием. Со стороны лестницы не донеслось ни звука, ни шевеления воздуха, которые могли бы сообщить о чьем-то приближении. Что же это, вновь явившееся к ней ужасное видение или опасность, исходящая от скрытно подобравшегося человека?
Сидзукэ приостановила свои попытки ухватить и осмыслить происходящее внутри нее и обратила внимание вовне. Ей не понадобилось оборачиваться, чтобы узнать пришедшего. Она не могла больше читать в разумах других людей. Здравый рассудок с такой способностью несовместим. Но одно из своих свойств Сидзукэ все-таки сохранила: а именно, способность ощущать намерения. И по его намерениям она узнала этого человека.
— Если ты это сделаешь, — сказала Сидзукэ, — Хиронобу узнает, что это был ты.
Она услышала совсем рядом с собой короткий, резкий выдох. Ее слова заставили пришедшего остановиться всего в нескольких шагах от нее.
— Пусть знает, — отозвался Го. — Пускай казнит меня. Я приму смерть как награду, если ты тоже будешь мертва.
Сидзукэ повернулась к нему. В руках у него не было оружия. Он что, собрался выбросить ее из окна? Возможно.
Она улыбнулась.
— Ты действительно уверен, что я не умею летать?
— Ведьма! — яростно прошипел Го и вытащил меч из ножен.
— Мой муж не станет убивать тебя быстро. Он сперва прикажет тебя пытать, а потом посадит на кол.
— Ты что, думаешь, что я боюсь боли? Не больше, чем смерти, а смерти я не боюсь вовсе.
Он шагнул к ней.
— Своей — да, — сказала Сидзукэ.
Он снова остановился.
— Ведь ты, великий военачальник, несомненно, обдумал все возможные последствия, которые повлечет за собой твоя измена. Хиронобу казнит тебя не в одиночку. С тобой отправятся в преисподнюю твои вассалы, твои слуги, твоя жена. И Чиаки.
Имя сына словно бы мгновенно лишило Го сил. Он опустил меч и, пошатнувшись, отступил.
— Я убью тебя! — сказал он.
— Убьешь, — согласилась Сидзукэ. — Но не сегодня.
— Достаточно скоро.
— Нет, недостаточно.
— Недостаточно для чего?
— Это ты тоже узнаешь недостаточно скоро, — сказала Сидзукэ.
Го убрал меч в ножны.
— Я не позволю одурачить себя лживыми словами и фальшивыми предсказаниями. Ты знаешь не настолько много, как пытаешься изобразить. Это все старые ведьминские фокусы.
Он развернулся и быстро зашагал к двери.
— Я знаю, кто я такая, — сказала Сидзукэ.
Го остановился и снова взглянул на нее.
— Все знают, кто они такие, кроме младенцев, идиотов и сумасшедших.
— Я знаю, кто ты такой.
— Все знают, кто я такой. Этого княжества не существовало бы, если бы не я.
— Я знаю, кто я такая, потому что я знаю, что ты такой, — сказала Сидзукэ. — Как это печально: отец, стремящийся убить свое дитя, вместо того, чтобы защитить ее.
— Будь ты проклята навеки, — сказал Го, — вместе со всеми ведьмами, что когда-либо выходили из этой зловредной реки крови.
Сидзукэ слышала, как он спускается по лестнице, и как его шаги затихают вдали. Ее отец не войдет больше в эту башню до последних дней их жизни.
Если прежде Сидзукэ прилагала все силы, чтобы забыть, то теперь она так же усердно старалась вспомнить. Ей пришлось это сделать из-за призрака, появляющегося в башне. Возможно, она что-то знала о нем в дни своего всезнания и безумия, но затем она все это вычеркнула из памяти.
Кто он такой?
Ей нужно было вспомнить это прежде, чем будет построен седьмой этаж. Если он — друг, ей не нужно больше прятаться от него. Если же он — враг, ей нужно постичь его характер, чтобы знать, как от него защищаться. Этот призрак пугал ее, а она отвыкла бояться.
