Она сделает вид, будто очарована одиноким Ричардом, и воспользуется своим статусом наложницы, дыбы выведать самые потаенные секреты франков. Это не только поможет ей сохранить жизнь в компании варваров, но и даст шанс людям, которых она любит, противостоять безжалостным захватчикам.
Мусульмане верят, что рай находится под сенью мечей. Но ей-то лучше знать. Ее народ многие века находился под сенью враждующих креста и полумесяца, и нет там никакого вечного сада, лишь зыбучие пески и неистовые воды. Но не это главное. Мириам больше не верила в мифические обещания. В мире предательства и смерти единственный рай тот, который ты построил своими руками. Отныне она не будет уповать на прихоти Бога, который ее спасет. Она сама примется за дело.
Мириам отдавала себе отчет, что ее предупреждение об Аскалоне изменило ход войны. Этим фактом она очень гордилась, хотя понимала, что история, возможно, никогда не узнает, что крестоносцы потерпели сокрушительное поражение благодаря тщательно подобранным словам одной неизвестной еврейки. И она сделает все от нее зависящее, чтобы загнать этих чудовищ в море.
Но когда Мириам, лежа в объятиях мясника, почувствовала, как его теплое, липкое семя, словно ядовитый гной, заполняет ее лоно, девушка едва сдержала рвоту. Ей стало не по себе при мысли о том, что она натворила. Пытаясь примириться с собственным выбором, она вспомнила свою любимую притчу из Библии. Притчу об Эсфири, еврейской девушке, притворившейся персидской принцессой и разделившей ложе с чужеземным королем, чтобы спасти свой народ.
Может быть, она будет новой Эсфирью, героиней, которая сносила ласки врага, чтобы вмешаться в Божий промысел и спасти избранных и их союзников. Однако эта спасительная мысль тут же была перечеркнута ужасным предчувствием. Несмотря на все свои старания, Мириам не могла отделаться от мысли, что путь, на который она ступила, ведет к одному. К смерти.
Маймонид сидел за столом султана рядом с Уильямом. В течение двух последних недель Саладин каждый вечер ужинал с рыцарем. Время от времени они трапезничали только вдвоем. Иногда султан приглашал присоединиться к ним избранных советников. Сегодня он в третий раз пригласил на ужин раввина. В этом не было бы ничего удивительного, если бы раньше Саладин не предпочитал ужинать один, за исключением тех случаев, когда требовалось его присутствие за столом, чтобы обсудить насущные военные вопросы. Или того требовала дипломатия. Маймонид начал понимать, что султан, будучи всегда погружен в кипучую деятельность, считает ужин единственным временем суток, когда он может побыть один, собраться с мыслями. По крайней мере, до того, как каждая минута его ежедневного графика не была посвящена войне, все было именно так.
Вначале лекарь думал, что регулярные ужины с Уильямом — обычное проявление величайшего султанского гостеприимства по отношению к «гостю», но когда Маймонид стал свидетелем того, как эти двое увлеченно спорят — часто до глубокой ночи, — он сделал вывод, что Саладин нашел в этом вражеском рыцаре нечто поистине ценное: ровню своему уму. Компания Уильяма явно бодрила и восхищала султана.
К этому выводу, по-видимому, пришел и аль-Адиль, который с явной неохотой жевал кебаб из ягненка. Он то и дело с кислой миной, словно ревнивая любовница, поглядывал на Уильяма, когда тот услаждал слух султана рассказами о своем родном поместье в какой-то варварской стране под названием Веле или Уэльс (как-то так). Впервые Маймонид понимал настроение курда-гиганта. Раввин, чувствовавший себя незыблемо в роли духовника султана, тоже встревожился, когда увидел, насколько легко этот темноволосый рыцарь завоевывает его место.
Обеденный стол в длинной парадной зале ломился от земных щедрот. Сочная жареная курица соседствовала с различными видами мяса, начиная от пряного кролика и ягненка и заканчивая более привычной пищей для пустыни — кусками козьего и верблюжьего мяса. Последнее было подано исключительно для аль-Адиля, который никогда не признавал цивилизованную кухню. Маймонид последовал совету своего личного врача и воздержался от красного мяса, которое в последнее, время плохо сказывалось на желудке, и наполнил золотое чеканное блюдо не мясом, а ароматной похлебкой из шпината, бобов и турецкого гороха, присовокупив к нему добрый ломоть хлеба, смоченный в оливковом масле. Раввин заметил, что султан абсолютно счастлив со своей обычной тарелочкой чечевичного супа. В отличие от него Саладин, наоборот, несмотря на все предостережения врача, настаивал на том, чтобы ему подавали такую же скромную пищу, как и его воинам, стерегущим границы королевства от вторжения франков. Пока солдаты не вернутся домой и не отведают жирную курочку или кусок мяса, он тоже ограничит себя в подобных излишествах.
Саладин расспрашивал Уильяма об английских университетах, интересовался, можно ли их сравнить с такими учебными заведениями, как аль-Азхар в Каире. Рыцарь с заметным стеснением признался, что организация обучения на его родине находится в зачаточном состоянии. Но франк, казалось, хотел побольше узнать о системе обучения в мусульманском мире. Особенно его заинтриговал исламский обычай основывать университеты на частные сбережения. Это была давняя традиция, когда богатые мусульмане завещают учебным заведениям пахотные земли и доли в предприятиях, чтобы те приносили постоянный доход и позволяли школам существовать независимо от прихотей государственного финансирования. За последние столетия университет аль-Азхар вырос и сейчас процветал, несмотря на шумные смены правительства и государственную идеологию Египта. Университет уже тогда был величайшим исламским центром образования, когда Египет являлся владением шиитских имамов, и оставался таковым до сих пор, хотя Саладин низвергнул халифов династии Фатимидов и установил правление суннитов.
Саладин намекнул на то, что Англии следует стряхнуть экономическую и образовательную замшелость и основать университет с такими же источниками финансирования, так чтобы учебное заведение не зависело от правительства и в нем обучалась молодежь королевства. Возможно, если европейцы научатся ценить знания превыше военного дела, как когда-то поступили их предки греки, они смогут добиться изменений к лучшему в своей застойной цивилизации. Казалось, слова Саладина глубоко тронули Уильяма и он с удовольствием продолжил бы разговор, чтобы побольше узнать об аль-Азхаре, но в этот момент резные деревянные двери в столовую распахнулись и к Саладину нервной походкой направился лысеющий паж с бородавкой, растущей на самом кончике носа. В комнате тут же повисла тишина. Султан не любил, когда его беспокоили во время трапезы. Только если дело не терпело отлагательств. Саладин тут же из милого хозяина превратился в сосредоточенного командира.
