— В чем дело?
Паж взглянул на Уильяма и доложил:
— Сеид, прибыл посол от франков.
Султан удивленно приподнял брови и повернулся к Уильяму:
— Ты ожидал подобное?
Уильям покачал головой.
— Принципиальная позиция моего короля — не выкупать пленных солдат, — ответил он. В его голосе сквозили сожаление и горечь. — Мои солдаты знают: если они попадут в плен, им придется рассчитывать только на судьбу, которую из-за своей неосмотрительности сами избрали.
— Жестокая и расточительная позиция, — заметил Саладин. Как ни старался султан, он никогда не мог понять этих черствых, примитивных франков.
Уильям пожал плечами и виновато улыбнулся.
— Может быть. Но именно поэтому твоим людям так и не удалось захватить живьем ни одного моего солдата, чтобы учинить допрос.
Аль-Адиль стукнул по столу кубком с жирным козьим молоком.
— У нас есть ты!
— Я полагал, что я гость, а не пленник.
— Как и моя племянница? — помимо воли вырвалось у Маймонида. Уильям опустил глаза, и раввин тут же устыдился. Этот человек — благородный воин, он не отвечает за поведение жестокого короля.
Саладин встал и укоризненно взглянул на обоих — на брата и раввина.
— Оставим это, пока не перешли границы дозволенного, — холодно велел он. Потом повернулся к темноволосому рыцарю: — Вероятно, ты захочешь встретиться со своим собратом и узнать, какие известия от благородного короля Ричарда он нам принес.
* * *
Когда присутствующие на ужине вновь собрались в зале правосудия, а еще нескольких придворных, таких, как кади аль-Фадиль, вытащили из дому, чтобы они явились на эту неожиданную дипломатическую встречу, впустили посланца франков. И раввин открыл рот от изумления.
Перед ними стоял Конрад Монферрат, облаченный в темный плащ с капюшоном. Грудь маркграфа распирало от напускной гордости, лицо казалось непроницаемым и решительным. Однако Маймонид заметил в его глазах затаенный стыд и боль унижения.
Аль-Адиль уже схватился за меч, но хватило одного испепеляющего взгляда султана, чтобы он сдержался. Несмотря на то что Саладин не потерпел бы в своем зале правосудия убийцу-эмиссара, тем не менее его крайне удивило присутствие этого вельможи. Конрада ненавидели даже больше Ричарда, поскольку он являлся последним представителем старого королевства франков, которому удавалось в течение почти двух лет давать отпор султанской армии победителей. И если Ричард был чужеземцем — искателем приключений, который поддался на пустые призывы, Конрад в душе был настоящим крестоносцем. Его ненависть к мусульманам была непоколебимой, она закалялась в течение многих лет сражений, когда он рука об руку бился вместе с такими фанатиками, как Рено де Шатильон. Конрад был врагом Саладина еще до того, как Ричард впервые излил свое семя в лоно какой-нибудь служанки.
Маймонид не понимал, зачем прибыл маркграф. Несомненно, Конрад знал, что в глазах Саладина он даже больший враг, чем этот вздорный юный король. По правде сказать, султан назначил за голову Конрада щедрое вознаграждение, достаточное, чтобы основать небольшое княжество. Зачем этот человек, объявивший себя истинным наследником Иерусалима, рискуя поплатиться жизнью, вошел в логово врага?
Оцепенел не один Маймонид. Вперед шагнул и сэр Уильям, лицо которого вспыхнуло от ярости при виде человека с седеющими висками и обезображенной щекой. Раввин вспомнил вражду, которую заметил между этими двумя мужчинами во время своего визита в лагерь Ричарда, и понял: со временем эта вражда лишь усилилась.
— Это обман, — дрожащим от ненависти голосом произнес Уильям. — Мой король никогда бы не послал этого пса, чтобы говорить от своего имени.
Конрад смерил Уильяма холодным взглядом, затем повернулся к султану.
— Уильям прав, — подтвердил он, и его властный голос гулко прокатился по отделанному мрамором и слоновой костью залу. — Я говорю от своего имени… — Он помолчал, а потом добавил слова, навсегда изменившие ход войны: — И своей армии.
На мгновение Маймониду показалось, что Уильям закончит то, что хотел сделать аль-Адиль. И хотя у рыцаря больше не было оружия, он, казалось, готов был голыми руками оторвать Конраду голову.
Саладин несколько раз моргнул, словно пытаясь переварить услышанное, и продолжил пристально разглядывать лицо Конрада, как часто делал, когда пытался оценить, насколько искренен собеседник. А потом султан заговорил с нарочитой медлительностью, делая ударение на каждом слове, как будто удостоверяясь, что все, о чем он сейчас скажет, нельзя будет истолковать превратно.
— Должен ли я понимать, что ты порвал отношения с Ричардом?
Конрад улыбнулся, но в его улыбке не было теплоты.
— Порву, если мы достигнем понимания.
* * *
С первыми лучами зари над городом разнесся призыв муэдзина, вырвавшийся из мечети «Купол скалы». Маймонид всю ночь глаз не сомкнул, потому что участвовал в горячих спорах с Саладином и его ближайшими советниками. Пока Конрад спал в роскошной дворцовой спальне под неусыпным надзором стражников, которым был отдан приказ при малейшем неповиновении убить гостя, раввин и еще с десяток придворных и военачальников горячо обсуждали выгоды союза с предателем Конрадом. Несмотря на громкие протесты аль-Адиля, султан позволил сэру Уильяму принять участие в их споре. Рыцарь знал Конрада лучше остальных и ненавидел его так же сильно, как ненавидели мусульмане, а султану необходимо было выслушать все прогнозы на будущее, прежде чем согласиться на союз с человеком, который в течение многих лет был их самым непримиримым противником.
Маймонид отчаянно боролся со сном, но изнеможение брало свое. И тело, и душа старика устали от нескончаемых поворотов этой войны. Но чему удивляться? Бог-насмешник нанес очередной удар. Раскол в стане франков, о котором они молились, явился в образе безжалостного политика, готового предать собственный народ.
Пока советники Саладина — и даже сэр Уильям — спорили о том, что предложение Конрада, вероятнее всего, не что иное, как некая уловка, направленная на то, чтобы заманить султана в гнусную ловушку, расставленную коварным Ричардом Львиное Сердце, раввин размышлял над тем, могло ли это быть очередным планом молодого короля. Маймонид, исходя из собственной оценки натуры Конрада и его раздутого самомнения, пришел к выводу, что маркграф всерьез подумывает о союзе против его братьев-христиан. По-видимому, Конрад понял, что Ричард по окончании войны не намерен возводить его на иерусалимский престол. Вся его доблесть, а также годы борьбы против мусульман, упорное, несмотря на нехватку людей и припасов, сопротивление подавляющей мощи армии Саладина вскоре были забыты властолюбивым предводителем вновь прибывших крестоносцев. По мнению маркграфа, Ричарду не удалось бы продвинуться так далеко вглубь Палестины, если бы не мучительные жертвы Конрада и его солдат. И теперь, в момент грядущей победы, проигнорировав все заслуги маркграфа перед христианской миссией, его предали.
