Дж. Д.
Покончив с этим непривычным трудом, Джини легла в постель, но не могла проспать и нескольких минут кряду, так как все время просыпалась с замирающим от радости сердцем, вспоминая о том, что сестра в безопасности. Ощущение это было настолько сильным, что она почувствовала настоятельную необходимость излить свое счастье в тех же горячих, искренних молитвах, в которых когда-то облегчала свое горе и сомнения.
Последующие два дня миссис Гласс, мучимая ожиданием, неугомонно суетилась в своей лавке, словно горошина в табачной трубке (это вульгарное сравнение несколько оправдывается профессией миссис Гласс). На третье утро подъехала долгожданная карета, на запятках которой стояли четверо слуг в темно-коричневых и желтых ливреях, а сам герцог, в кафтане с шитьем, со звездой и при ордене Подвязки и держа в руке трость с золотым набалдашником, выглядел так торжественно, словно сошел со страниц книги сказок.
Он осведомился о своей маленькой соотечественнице у миссис Гласс, но не просил разрешения увидеть ее лично, возможно, потому, что опасался возникновения слухов, ложно толкующих их взаимоотношения.
— Королева, — сказал он миссис Гласс, — милостиво согласилась принять участие в деле вашей родственницы и, будучи особенно растрогана любящим и решительным характером старшей сестры, великодушно обещала свое могущественное заступничество перед его величеством, в результате чего в Шотландию было отправлено помилование для Эффи Динс, но на условии ее изгнания из Шотландии сроком на четырнадцать лет. Генеральный прокурор настоял на этом дополнении к постановлению, указав министрам его величества, что в течение только последних семи лет в Шотландии отмечен двадцать один случай детоубийства.
— Вот бессовестный! — воскликнула миссис Гласс. — Чего ради ему понадобилось наговаривать такие ужасные вещи про свою же страну, да еще этим англичанам? А я-то еще думала, что этот генеральный прокурор — порядочный человек! Теперь я вижу, что это за птица, прошу прощения у вашей светлости за такое грубое выражение. И что же прикажете бедной девочке делать в чужой стране? Ей-богу, она там, чего доброго, опять напроказит, раз за ней некому будет присматривать да приглядывать.
— Ну, ну! — ответил герцог. — Зачем такие мрачные предсказания? В конце концов она может приехать в Лондон или уехать в Америку и благополучно выйти замуж.
— И верно так, коли ваша светлость такого мнения, — сказала миссис Гласс. — Я как раз сейчас вспомнила, что у меня там есть старый приятель Эфраим Бакскин — тот самый, что шлет табак «Чертополоху» вот уже сорок лет, и мы ему поэтому как бы обязаны. Так вот, последние десять лет он все просит меня подобрать ему здесь жену. Парню не более шестидесяти, мужчина он здоровый, в самом соку, живет в достатке, и одна строчка от меня уладит все дело, а тут пока про несчастье Эффи все позабудут, тем более что коли не станет поводов, то и говорить об этом деле перестанут.
— Она хорошенькая? — спросил герцог. — Сестра ее, кроме здоровья и симпатичного вида, другими внешними достоинствами не отличается.
— О, Эффи гораздо красивее, чем Джини, — ответила миссис Гласс. — Я, правда, давно ее не видела, но мне о Динсах рассказывают все мои друзья из Лоудена, когда они навещают меня, а ведь ваша светлость знает, что мы, шотландцы, друг за друга крепко держимся.
— Тем лучше для нас и хуже для тех, кто задумает сунуться к нам, как говорится в нашем старинном шотландском девизе, миссис Гласс. А теперь я расскажу вам о мерах, которые я принял для того, чтобы вернуть вашу родственницу домой, и надеюсь, вы их одобрите. — Он подробно рассказал о своем плане, вызвавшем горячее одобрение миссис Гласс, причем каждая фраза герцога сопровождалась ее улыбкой и поклоном.
— А теперь, миссис Гласс, передайте обязательно Джини, чтобы она не забыла о сыре для меня, когда вернется в Шотландию. Арчибалду я приказал оплатить все ее расходы.
— Прошу прощения, ваша светлость, но вы напрасно об этом беспокоитесь. Динсы не какие-нибудь там бедняки, и у девушки есть с собой деньги.
— Совершенно верно, но вы ведь знаете, что, когда Мак-Каллумор путешествует, он сам за все платит. Таков уж наш шотландский обычай: мы у всех берем, что нам нужно, и всем даем, что им нужно.
— Ваша светлость больше дает, чем берет.
— Чтобы доказать вам обратное, я сейчас наполню мою табакерку из этой банки и не заплачу вам ни гроша. — И, снова передав Джини привет и пожелание благополучно доехать до Шотландии, он ушел, оставив сияющую миссис Гласс в приподнятом настроении — самой гордой и самой счастливой табачницей во всем мире.
Добродушие и любезность герцога оказали косвенным образом благоприятное влияние и на положение Джини. Ее родственница, несмотря на проявленную доброту и вежливость, успела уже так проникнуться лондонскими обычаями, что смотрела с явным неодобрением на сельский национальный наряд Джини; кроме того, ее несколько смущала причина, по которой та приехала в Лондон. И поэтому, если бы не интерес к судьбе Джини со стороны самого выдающегося шотландского пэра (а именно таким и был в глазах всех герцог Аргайл), внимание миссис Гласс к Джини проявлялось бы с гораздо меньшим усердием. Тот факт, что добродетели и семейные привязанности ее кузины были отмечены и одобрены самим королевским величеством, настолько возвысили Джини в глазах ее родственницы, что она проявляла к ней не только доброту, но настоящее уважение и неизменную готовность услужить.
Джини могла бы при желании принять участие во всех визитах и осмотрах достопримечательностей, которыми миссис Гласс старалась ее развлечь. Но за исключением того, что она обедала у одного или двух дальних родственников и оказала, по настоятельным просьбам миссис Гласс, ту же честь миссис Дэби, жене почтенного мистера Дэби — депутата города Фаррингтона, Джини не воспользовалась этими возможностями. Так как миссис Дэби явилась второй представительницей аристократического общества, какую Джини удалось увидеть во время своего пребывания в Лондоне, она впоследствии иногда проводила параллель между ней и королевой, причем отмечала, что «хотя миссис Дэби была одета вдвое великолепней, и была вдвое толще, и говорила вдвое больше и вдвое громче, чем королева, но у нее не было такого ястребиного взгляда, от которого мурашки ползут по спине и подгибаются коленки; и хотя она любезно одарила меня головкой сахара и двумя фунтами чая, вид у нее был при этом совсем не такой ласковый, как у королевы, когда она вручила мне свой рукодельный мешочек».
Возможно, что Джини насладилась бы больше развлечениями и диковинками этого огромного города, если бы ее любящая душа не страдала так от дополнения к помилованию сестры. Однако она несколько успокоилась в этом отношении, когда в ответ на свое письмо получила по почте ответ от отца. Нежно благословляя дочь, старик писал, что полностью одобряет предпринятые ею шаги, считая их указанием самого неба, внушенными ей для того, чтобы она стала орудием спасения погибающей семьи.
